Книга На дне Одессы - Лазарь Осипович Кармен

теперь он. перестал ходить, потому что женился. Он остался мне должен 300 руб. за один "интересный вечер". У меня расписка есть от него. Полгода я его не беспокоила и вчера только послала к нему Симона с распиской. Но этот Симон, чтоб он светлого дня не имел, вы же его знаете, 200 раз я говорила ему, чтобы он расписку дал только ему в руки, а он показал расписку его жене. Можете себе представить, что было. Господин этот прибежал сюда и такой тарарам наделал. Ногами топал, волосы на себе рвал и кричал: "Вы погубили меня! Жена хочет развестись со мною!"

— А Лева ваш как поживает? — спросил собеседник.

— Э! Беда мне с ним.

Хозяйка, увидав Надю, поманила ее к себе пальцем и, не говоря ни слова, поправила на ней пелеринку.

Надя после этого пошла вместе с Бетей обратно в зал и заняла прежнее место. Макс играл падеспань.

— А ты умеешь "скирать по-балабарски"? — спросила Бетя Надю.

— Что такое?

— Говорить по-"балабарски". Балабарски, это такой разговор. Мы — девушки — говорим по-балабарски, когда не хотим, чтобы нас гости понимали. Хочешь, я научу тебя? "Скирать" — значит говорить. "Хромчать" — кушать, "хромчальник" — рот, "бырлять" — пить, "кирьяный" — пьяный, "мотрачки" — глаза, "шпилять" — играть… Будешь помнить?

— Буду… Но почему гостей еще нет?

— Обожди. Еще рано. Гости являются после 12 часов ночи, после театра, именин.

XVIII

ОДЕССКАЯ МОЛОДЕЖЬ

— Кто будет подметать?! Девушки! — крикнула на весь зал Антонина Ивановна.

— Не я! Не я!

— Я вчера подметала!

— А я позавчера! — ответили девушки.

— Ах вы, лодыри! — выругалась экономка. — Стало быть, никто подметать не будет?!

— Я буду! — заявила вдруг Леля-Матросский Свисток и спрыгнула с кушетки.

— Вот паинька-девочка, — похвалила экономка. — Сейчас принесу веник.

— И она вышла в коридор.

По уходе ее девушки окружили Лелю и стали приставать к ней с просьбами:

— Леля-мамочка! Подмети мне хорошего пассажира (гостя). Толстого такого подрядчика, чтобы можно было скинуть ему баши (сорвать с него куш).

— А мне душку-флотского!

— А мне офицера, только не пехотного, а казачьего!

— А мне волопромышленника!

— А мне варшавского или бердичевского купца.

— Хорошо, ладно, слышу, — отвечала, смеясь, Леля.

— Иди-ка сюда, — крикнула ей экономка, появившись в дверях с веником.

Леля подошла. Экономка передала ей веник и сказала:

— Подметай.

— Только не от дверей, а от лестницы! — крикнули ей девушки.

— Можно!

Леля вышла в коридор, подошла к лестнице и стала мести. Она мела медленно и с таким серьезным выражением лица, словно священнодействовала.

Скоро под веником образовалась небольшая кучка из окурков и обгорелых спичек. Леля, не изменяя выражения лица, вогнала эту кучку в зал.

— Есть что-нибудь? — спросили девушки.

— Есть, — ответила Леля.

Девушки подбежали к кучке, нагнулись и, как дети, захлопали в ладоши.

Одна, ткнув пальцем в окурок, крикнула:

— Вот мой волопромышленник.

Другая, ткнув пальцем в спичку, крикнула:

— Вот мой офицер!

Надя ничего не понимала, что вокруг нее делается, и обратилась за объяснением к Бете.

— Что они делают?

— Гадают, будут ли сегодня пассажиры (гости) — объяснила Бетя. — А пассажиры будут и много их будет. Видишь, сколько окурков?

Леля, окруженная товарками, загнала кучку окурков на середину зала под люстру. Потом, разогнув спину, она с вытянутым над головой веником три раза обошла вокруг люстры, легла на пол на живот и заболтала ногами.

Последний "номер" не входил в программу гадания. Гадание, после того, как она обошла люстру, окончилось.

Леля баловалась теперь, как школьник.

— Вставай! Будет лежать на полу, — сказала ей строго экономка.

В это время в зал пролез какой-то мастодонт, укутанный в меховую шубу и накрытый высокой меховой шапкой, из-под которой выглядывала курьезная физиономия — маленькие насмешливые глаза, толстый и синий, как картофель, нос, длинные висячие усы и большие красные щеки.

— Ура! Пассажир! — крикнула Леля.

— Подрядчик! — крикнула Тоска.

— Нет, волопромышленник! — крикнула Антонина Ивановна.

Пассажира приняли с почетом. Шестеро девиц взяли его на абордаж и, награждая его всякими ласкательными эпитетами — "мамочка" и "душенька", — потащили его в угол.

Вслед за ним пролез в зал другой пассажир — в куцем пальто.

"Ррржжззззз!" — донеслось вдруг с улицы. К дому подкатили трое дрожек.

Сима Огонь подскочила к окну, распахнула ставни и выглянула на улицу.

Внизу, в светлом пятне от фонаря, высаживались молодые люди.

— Гости, гости! — весело вскричала Сима.

— Ура! — заорали девушки.

— А правда, я — молодчина? — приставала к каждой Леля.

Она была очень довольна своим гаданием и сияла.

— Правда, молодчина, — отвечали ей.

Около дюжины девиц бросились вон из зала и устремились к площадке, на которой, попирая ногами мат с надписью: "Добро пожаловать, милые гости", с улыбкой и распростертыми объятиями поджидала гостей Антонина Ивановна.

Молодые люди, расплатившись с извозчиками, один за другим входили в прихожую со смехом, толкали друг друга, непечатно ругались и сдавали швейцару пальто и галоши.

— Вун-Чхи! — пронзительно крикнула Матросский Свисток.

— Вун-Чхи! — радостно повторили за нею остальные девушки.

Вун-Чхи был отставной студент, красивый парень лет 27, шатен с веселыми карими глазами. Он считался постоянным посетителем этого дома и был любим всеми девушками за свою доброту, благородство, жизнерадостность и многочисленные таланты.

Каждый приход его считался в этом доме большим событием. Как всегда, он предводительствовал небольшой компанией и был навеселе.

Волоча за собой, как шлейф, полузимнюю старую шинель с выцветшим бобром, он медленно подымался наверх по лестнице, убранной растениями, презрительно оглядывал следовавшую за ним компанию и, сильно жестикулируя, трагически декламировал знаменитое Гейневское стихотворение:

Фраки, черные чулочки, —

Все так чинно, миловидно,

Комплименты и остроты,

Только сердца здесь не видно.

Ухожу от вас я в горы, —

Там в природе ближе люди,

Ветерок там тихо веет,

Легче дышится там груди.

Компания из семи юношей ржала и скалила зубы и один из них, по имени Онаний — совсем зелененький юноша, настоящий "карандаш" — ронял сквозь ржанье:

— Вот подлец! Вот фрукт! Чудак! Что выдумал? "Фраки, черные чулочки, горы!" Это он на горы лезет! Ой, умру!

Пока Вун-Чхи взбирался на горы девушки столпились у верхней ступеньки и осыпали его приветствиями и вопросами:

— Здорово!

— Папиросы принес?

— А петефуры?

— Где брошь? Давай брошь!