Книга Копье Судьбы - Валерий Игоревич Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да ты шо-о-о… – стонет красный от хохота Мытник, – о так и було? та нэ вирю…
Смеются все, даже угрюмый Гусь, даже отупевший от горя женоубивец Миша – и тот слабо улыбается.
– Укатайка!
– Молоток, Соломонович, повеселил…
– Хазанов!
– Ты правильный еврей, Соломонович! – рокочет Рубленный. – Когда в Одессе будет погром, приезжай ко мне в Харцызск, я тебя спрячу в подвале, ха-ха…
– Классно девка мусорка спалила…
– Попал ментяра в просак.
– А не суй елду, куда не след.
– Скажи, приврал, Соломонович? – спрашивает Качан, когда смех в камере стихает.
– Если Соломонович чего и приврал, то совсем же чуть-чуть, для пущего веселья.
– Чем закончилась делюга с ментом?
– Поца Сеню уволили по статье за злоупотребление служебным положением. А кто б из нас не злоупотребил ту Веру во с такими грудями и бедрами? Но за Сеней таки осталось погоняло, угадайте, какое!
– Финалгон!
– Какой ви догадостный, Качанчик. Ви просто Вольф Мессинг!
ОЧНАЯ СТАВКА
Киев. Лукьяновское СИЗО
Спутница жары – дизентерия. Заболели все тринадцать сидельцев. Позывы следовали каждые 15–20 минут, у толчка выстраивалась очередь, кто-то не успевал дождаться спасительной «посадки», и плавно перестраивался в очередь к раковине на постирушку. Туалетная бумага закончились, камера перешла на вату из матрасов, затем стали рвать обвинительные заключения. Запах в камере стоял соответствующий.
С потом и поносом уходили остатки жировых запасов. «Скворец» похудел, брюки спадали, он поддерживал их руками, потому что ремень у него отобрали еще в КПЗ. Поэтому первыми словами Даши, когда их свели в комнате для допросов на очной ставке, были.
– Ой, как ты похудел, Сережа!
– Дарья Денисовна, – следователь Фоминых открывает ее дело, – сообщаю вам, что суд продлил ваше пребывание под стражей еще на три месяца. Скажите спасибо вашему подельнику. Он утверждает, что именно вы ударили Дмитрия Капранова лопатой по голове и положили лицом в горящие угли.
– Сережа, ты вправду так говорил? – не верит своим ушам Даша.
– Я повторил ее слова, гражданин следователь. – Скворцов изучает пол под ногами, на предательницу смотреть брезгует. – Сам я этого не видел, был без сознания…
– Зачем вы бросили Капранова лицом в костер, Жукова? – повышает голос следак. – Вам фотографию его показать? Вот, смотрите, он остался фактически без лица.
– Фу, уберите это! Говорю вам: я его в костер лицом не дожила!!!
– Тогда кто? Скворцов?
– Как я мог его тащить? – возмущается подследственный. – Я был без сознания! Следователь стукает кулаком по столу.
– Хватит мне лапшу на уши вешать! Как мог человек в оглушенном состоянии пройти восемь метров и упасть лицом точно в мангал?!
– А ведь верно! – осеняет Сергея, и он впервые за встречу смотрит Даше в глаза. – Там же никого не осталось в живых и при памяти, кроме тебя. Получается, что это ты его туда оттащила.
Даша в СИЗО пообтесалась, стала жесткой и решительной.
– Ты че несешь, Скворцов? – грубо, как тюремная урла, фыркает она. – Думай, что говоришь!
Следователь направляет раструб настольной лампы ей в лицо, но оно не освещается, а наоборот – смуглеет, как тогда, при прохождении через Горелый лог, когда поднималась гарь с земли и липла к потному телу. Мягкий носик становится точеным, губы окрашиваются «драконьей кровью», глаза очерчиваются по контуру сурьмой из смеси бараньего жира, уемы, басмы и сажи.
– Узнал меня? – брызжут лучами межзубные стыки, – да, это я, жрица Хазва!
Ликующий лик моавитянской колдуньи проступает сквозь облик московской девчонки. Она запрокидывает голову, хохоча, ибо радость великая для жрицы Ваала Фегоры узреть заклятого врага, ввергнутого хитросплетением интриг ее и чар в унижение и узилище.
– Так это ты все делала, с самого начала! – Скворцов потрясен открывшейся ему картиной. – Заманила меня в лес, прикинулась слабой и беззащитной, заставила защищать себя и убивать, а после, в поезде, спрятала копье и сдала меня ментам! Тысячи лет назад я убил тебя, и ты до сих пор мне мстишь?
– Кого вы там убили, Скворцов? – настораживается следователь.
– Да он опять «психа» включил, гражданин следователь! – Хазва подло подставляет вместо себя ничего не понимающую Дашу. – Я же вас предупреждала, он неадекват. Кем он только не воображал себя в лесу – то партизаном-людоедом, то «черным поясом» карате, то собакой, то егерем.
– Даша, умоляю, поверь, тобой владеет дух злой колдуньи! Когда ты била и тащила Капранова, тобой руководила Хазва, но ты этого не помнишь, потому что она отключает твою память!
– Да ты что несешь, быдло симферопольское? Посадить меня хочешь?!
– Жукова, сядьте!
– Да он же все на меня решил повесить! Меня девки в камере предупреждали. Ну, тогда и я расскажу все, как было! Записывайте, гражданин следователь. Лопатой – он ударил. А потом взял парня за ноги, оттащил к костру и положил лицом на угли! Еще и ногой на затылок наступил, чтоб лицо поглубже погрузилось в угли. И засмеялся: «Так будет со всеми, кто станет на моем пути!»
Так хрипят псы в последний момент перед схваткой, когда шерсть уже дыбом и клыки оскалены до десен.
– Сидеть, Скворцов! – следователь бросается поверх стола, но не успевает – арестант вцепляется подельнице в горло.
– Будь проклята, ведьма! Умри!
Сигнал экстренного вызова охраны проблесковым маячком мигает над дверью комнаты для допросов. Гудит зуммер тревоги.
«Зу-у-у-у-у!!!»
«Зу-у-у-у-у-!!!»
«Зу-у-у-у-у!!!»
Дожевывая перекус, в комнату врывается долговязый рыжий надзиратель, скручивает буяна, тащит в коридор.
– В «стакан» его закройте, урода! – вслед ему кричит следователь. – На сутки!
В «СТАКАНЕ»
«Стакан» – каменная ниша в стене для изоляции буйных заключенных, отделенная от коридора железной дверью.
Ты бурно дышишь после борьбы с охранником, пот высыхает липкой упаковочной пленкой на теле. В темноте ощупываешь колючие стены в цементной «шубе», сзади – приступочка, на которую можно присесть. Но нет, это очередное издевательство ментов – приступочка тоже колюча, через минуту зад начинает печь, колени не согнуть, так как они упираются в дверь.
Приходится стоять. Ноги затекают. Поневоле опираешься
