Книга Записки «важняка» - Сергей Михайлович Громов

почтительно глядела в небеса.

Нашему внезапному появлению дед явно обрадовался и почтительно уставился на нашу военную форму и оружие.

Через пять минут я уже знал, что агроном Цветков, из военных, вроде как на Надьке Суховой женился. Ее дом, во-он тот, что угловой, справа. Где ставни синие — там у них наш бухгалтер с семейством квартирует, беженец из-под самого Крыма, а где на проулок окна — там Цветков. Дома ли? А где ж ему быть? Вчерась был здесь и вроде как в отъезд не собирался. По такой погоде никуда не тянет. Больно уж слякотно…

Поблагодарив, мы направились к дому, на который он указал. Подошли к нему задами, встали между сараями. Как поступить дальше? Задача не из легких. Постучать? Могут и не открыть. Вломиться в дверь, сорвав ее с петель, — дело не легкое, да и опасное. Цветков может быть вооружен. Я подобрался к стене дома, стал слева от окон. Они хоть и прикрыты ставнями, но не настолько, чтобы не заметить, что делается снаружи.

В этот момент мне вдруг показалось, что изнутри доносится не то пение, не то шипение. Потом что-то щелкнуло и хоть и негромко, но отчетливо послышалась музыка.

Приемник!

И сразу появилась идея, что этим мы и воспользуемся. Мы с Филенко отошли немного назад, туда, откуда просматривался двор, в том числе и входная дверь, еще запертая. Оставалось только терпеливо ждать.

Через полчаса послышался лязг засовов и на крыльцо вышел тощий человек в шубе, натянутой прямо на белье. Он с сомнение поглядел в небо, иронически хмыкнул и вприпрыжку направился в угол двора.

Походящий момент был найден. Не привлекая его внимания, я бросился в дом. Филенко задержался в сенях.

В сенях на моем пути были две двери. Левая — к бухгалтеру, который только что вышел. Правая… Я до нее слегка дотронулся, и она открылась прежде, чем я успел сообразить, хорошо это или плохо.

Спиной ко мне перед зеркалом стоял человек и брился. Был он в бриджах, нижней рубашке и шлепанцах на босу ногу. Гимнастерка с портупеей висели на спинке стула.

Рядом на кровати лежала женщина, молодая и довольно красивая, должно быть, та самая Надя… Увидев меня, она не слишком быстро, но и не слишком медленно потянула одеяло на грудь.

— Извините, пожалуйста, — дурацкая фраза вырвалась у меня, прежде чем я успел прикусить язык.

— Откуда вы взялись? Что вам надо?! — Цветков не спеша повернул голову.

Я с готовностью глянул на полированный ящик немецкого радиоприемника и довольно угрюмо пробормотал:

— Хотелось бы взглянуть на ваше разрешение пользоваться им в прифронтовой зоне. Увидел, что входная дверь в вашем доме не заперта, вот и вошел. — Тем же, слегка заискивающим перед старшим по званию, голосом я, как бы отсекая всякие подозрения, добавил: — Я из Лисичанской военной комендатуры.

После этих слов я суетливо полез было в карман гимнастерки, словно собираясь достать свое удостоверение, которое почему-то там застряло. Мой расчет оправдался. Разрешая этого не делать, Цветков махнул рукой и поинтересовался, переходя с более официального «вы» на «ты», тем самым подчеркивая свое превосходство:

— Давно служишь?

— Что?

— Служишь давно?

— Уже две недели! — с готовностью ответил я.

— Оно и видно. Все в комендатуре?

— Да.

— Скажу откровенно, стариковская работа. Тебе там делать нечего. Просись на фронт, ордена добывать.

Я, подыгрывая ему, опустил голову.

Между тем Цветков из полевой сумки, лежавшей поодаль, извлек свое удостоверение капитана интендантской службы и еще какие-то бумажки. Офицерское удостоверение Цветкова было в полном порядке, с фотографией, гербовой печатью и прочими обязательными атрибутами.

Наконец я смог разглядеть и лицо самого Цветкова. Оно было худощавое, умное, с негустыми, четкого излома бровями. Волосы уже начали редеть: Цветкову было лет тридцать пять. Глядел он на меня равнодушно и слегка пренебрежительно, не то на меня, не то сквозь меня. Конечно, внешность человека бывает обманчивой, но с тем, у кого такой полупрезрительный взгляд, я не пошел бы ни на одно мало-мальски стоящее и опасное дело. Нет, он не казался трусом. И напарником был бы нормальным, и, если бы меня, допустим, ранили, вероятно, помогал бы идти, ободряя равнодушно и слегка пренебрежительно. Но при малейшей опасности для него самого он с готовностью бросил бы и меня, и взвод, и целую армию.

— Ну что, лейтенант? — спросил Цветков. — Изучил?! Тогда поехали дальше. Вот справка военного госпиталя о предоставлении мне освобождения на шесть месяцев, по ранению, с последующим освидетельствованием. Вот выписка из приказа Военного совета армии о награждении меня трофейным радиоприемником.

Я читал. Все верно. И справка военного госпиталя, выписанная, на первый взгляд, тем же почерком, что и справка, оказавшаяся у Духаренко, очевидно, рукой самого Цветкова, только теперь уже с предоставлением освобождения от военной службы по ранению на полгода. Да и Цветков на простого дезертира как-то не смахивает. Все у него обосновано и продумано. Вроде как и придраться не к чему.

Как же поступить? Выхватить пистолет и сразу же все поставить на свои места? Но капитан Цветков наверняка кинется к своему оружию. Я этого не боялся — ведь внезапность все же на моей стороне. Но для решительных действий, как я посчитал, время еще не пришло. Недаром Прут как-то в сердцах сказал Рубакину, проявившему в одном деле особую прыть: «Одну смелость нужно пускать в ход лишь в тех случаях, когда не хватает ума…»

И я, продолжая играть роль напористого, но и глуповатого молодого офицера, произнес:

— Конечно понимаю, что случай здесь особый… — И, туповато морща лоб, как бы размышляя над создавшейся обстановкой, добавил: — Тем не менее приемник надо зарегистрировать. А если не возражаете, то давайте пройдем в сельсовет и все оформим. Тогда вас больше никто беспокоить не станет.

— Какой там сельсовет! — возразил Цветков. — В такую рань он еще на замке.

Но тут женщина, продолжавшая лежать на постели, вдруг сказала:

— Да что ты, Коль! И вовсе Аким Федотович наш не спит. Он всегда до света не спит. Сейчас вы его прямо дома еще и застанете. А его дом от нашего второй справа.

Цветков взглянул на меня с прежним равнодушием и усмехнулся:

— А что, лейтенант, и баба порой дело говорит. Чем потом тащиться в сельсовет на край села, легче, право, обойтись и так.

Я, конечно, обратил внимание на то, что с высоты своего звания Цветков не разобрался, что я старший лейтенант, да еще юстиции, и именовал меня, по своему усмотрению, только лейтенантом.

Однако я, по-прежнему