Книга Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех - Джон Клеланд

Когда все было кончено, стоявшая вокруг нас в глубоком молчании публика помогла мне сразу же облачиться в одежды и осыпала меня комплиментами, в которых я за одно сражение получала двойную награду признательности – за ту честную дань, которая на их глазах была принесена (так они выразились) мною на алтарь полного высвобождения моих прелестей. Партнер мой, уже тоже одетый, продолжал, однако, источать нежность, не ослабленную недавним любовным блаженством. Меня бросились целовать и обнимать девушки, уверяя, что отныне и навсегда (разве что у меня самой не возникнет подобного желания) мне не придется проходить никаких публичных испытаний, что теперь я полностью допущена в круг посвященных, что теперь я – одна из них.

Соблюдался неукоснительный закон: каждый кавалер держался своей партнерши – особенно на ночь – до тех пор, пока он не отказывался от своих на нее прав в пользу честной компании, закон гарантировал приятную собственность и позволял избегать мерзостей и грубостей, связанных с изменением связей; так что, подкрепившись немного печеньем и вином, чаем и шоколадом, поданными около часу ночи, компания распалась на пары и разошлась. Миссис Коул приготовила моему суженому и мне обычную походную кровать, на какой мы и устроились, завершив ночь нескончаемым потоком удовольствий, таких живых и неугомонных, что обоим нам не хотелось, чтобы им приходил конец. Утром, подкрепив силы завтраком в постели, кавалер мой встал и, нежно уверив меня в своем особом ко мне расположении, ушел, предоставив мне вкусить сладости сна, восстанавливающего и освежающего после бессонной ночи. Проснувшись, я поспешила встать и одеться до прихода миссис Коул и тут нашла у себя в кармане кошелек, туго набитый гинеями, который суженый мой туда опустил. Как раз когда я предавалась удивленным рассуждениям о милостях, которые не чаяла получить, вошла миссис Коул, я ей сразу рассказала о подарке, предложив, конечно же, взять себе из него столько, сколько она захочет; однако, уверив меня, что джентльмен весьма достойно ее вознаградил, она заявила, что ни при каких условиях, как бы я ее ни упрашивала и какие бы способы ни выдумывала, никогда не возьмет ничего. И отказ ее вовсе не какая-нибудь ужимка или прихоть, вызванная расположением ко мне, заметила она наставительно и тут же превратила беседу в превосходную лекцию об экономике и экономии, о связующих нитях между личностью и кошельком – и все потому, что, знакомясь со столичной жизнью, я за свое общее послушание, за то, что к советам ее прислушиваюсь, стала получать щедрую плату. Закруглив время лекции и избрав иную тему, миссис Коул заговорила об утехах прошедшей ночи, и я узнала, не очень-то тому удивившись, что она видела все вплоть до мелочей из удобного местечка, только для этой цели и устроенного. В тайну его она охотно посвятила меня.

Не успела миссис Коул закончить, как маленький отряд воительниц любви, девушек-компаньонок моих, окружил нас – и снова обрушились на меня комплименты и ласки. Радостно было видеть, что тяготы и испытания бессонной ночи нимало не убавили жизни на этих милых прелестных мордашках, ничуть не утративших свежести и цветения; и это тоже, признались мне девушки, благодаря заботам и советам необычайной нашей директрисы. Девушки, как обычно, спустились в мастерскую, а я отправилась к себе на квартиру, где скоротала время до обеда, разделить который со всеми я вернулась в дом миссис Коул.

В ее доме, беспрестанно забавляясь и играя то с одной, то с другой из наших чаровниц, провела я время часов до пяти вечера, пока не напала на меня ужасная сонливость, и Харриет, любезно предложив мне свою постель, не отправила меня наверх одолевать сонливость сном. Я бухнулась в постель прямо в одежде и крепко уснула. С час, наверное, вкушала я дивный сон, пробудил от которого меня мой новый ласковый кавалер, которому быстренько подсказали, где отыскать спящую красавицу. Впрочем, нарушать сон поцелуем он не спешил. Увидев, что лежу я на боку и, отворачиваясь от света, лицом почти в подушку уткнулась, принц мой без лишнего шума стянул с себя панталоны, решив несколько с иной стороны испытать сказочное блаженство соприкосновения обнаженных тел: тихонечко подняв на мне нижнюю юбку и рубашку, он открыл с тыла проход к основному вместилищу утех, куда, благодаря моей позе, доступ был свободен. Осторожно улегшись рядом, он подобрался сзади и, обдав теплом своего тела, прижался ко мне животом и бедрами, орудие же свое, прикосновение которого спутать ни с чем невозможно, он направил так, чтобы отыскать цель и без промедления попасть в нее. Тут-то я и проснулась, весьма поначалу всполошившись. Увидев, кто это, я уже было собиралась повернуться, но принц одарил меня поцелуем и удержал в прежнем положении, приподняв мое верхнее бедро, затем, отыскав нужный вход, проник в него как мог глубоко. Радуясь наслаждению, какое давала ему близость к сокровенностям моего тела, он решил продлить его и замер, держа меня, как он выразился, словно в ложечке: тело мое от задней поверхности бедер и выше уютно устроилось в изгибе его бедер и живота. Какое-то время спустя, однако, нетерпеливый и порывистый пришелец, кому самое естество не позволяет затихать надолго, вынудил кавалера действовать. Действия последовали с обычными в таких случаях ласками, заигрываниями, поцелуями и всем прочим – и завершились наконец полноводным доказательством с обеих сторон, что мы не были истощены или, по крайней мере, быстро оправились от иссушающих утех прошлой ночи.

С благородным этим и милым юношей жила я в совершенном довольстве и постоянстве. Он уже совсем склонялся к тому, чтобы взять меня к себе, во всяком случае, на медовый месяц, но его пребывание в Лондоне пришло к концу еще раньше: отец, получивший назначение в Ирландию, неожиданно, отбывая туда, забрал сына с собой. Но и тут любовное чувство ко мне покинуло его не сразу: он предложил и я готова была последовать за ним в Ирландию, как только он там устроится.

Впрочем, разум восторжествовал: найдя в том королевстве достойную и прелестную партию, он раздумал посылать за мной, не забыв, правда, устроить так, чтобы я получила превосходный подарок, какой тем не менее отнюдь не сразу развеял глубокую мою печаль от расставания.

После отъезда моего суженого в нашем маленьком обществе образовалась зияющая пустота, которую миссис Коул, как всегда осторожная, вовсе не торопилась заполнять; зато ей пришлось удвоить усилия, чтобы позаботиться обо мне, оказавшейся в эдаком вдовьем положении, и ускорить дело с моей фальшивой невинностью, о чем она ни на миг не забывала, поджидая лишь подходящего человека, с каким все это можно было бы устроить. Только так уж судьбе оказалось угодно, что я сама себе нашла поживу, да еще и с первой же попытки, что называется, едва успела удочку забросить.

Месяц прошел, как жила я, предаваясь веселью утех, в обществе моих компаньонок. Их нареченные (за исключением баронета, который вскоре забрал Харриет к себе домой) изъявили желание, ссылаясь на общинные установления в доме, удовлетворить свой вкус к разнообразию в моих объятиях; большого искусства и труда стоило мне под разными предлогами избавиться от их притязаний, не вызывая у них недовольства; сдержанность моя объяснялась вовсе не тем, что было мне противно или они мне не нравились, нет, просто я хранила верность своему суженому, а потом, говоря по правде, с трепетной деликатностью относилась я к выбору моих компаньонок: внешне они вроде и казались неподвластными ревности, но, полагаю, в душе прониклись ко мне еще большей симпатией за то, что я – безо всякого бахвальства эдакой-то доблестью – уважительно относилась к их чувствам. Так, в любви и семейном согласии, протекала моя жизнь. Но вот однажды, часов около пяти дня, собираясь купить фруктов к столу, переступила я порог лавки фруктовщика в Ковент-Гарден, где и приключилась со мной история, о которой я сейчас расскажу.