Книга Время в моей власти. Том II: рассказы, мемуары, публицистика, стихи - Геннадий Иванович Атаманов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Александр Керенский, июнь 1917-го.
Да, да, да… И на митингах меня слушали с горящими глазами и разинутыми ртами, и восторженные толпы окружали, и на руки вздымали. Да, было… А как же : с первых дней – зам. председателя Петросовета – Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, и член Временного правительства, по особому разрешению Совета. Министр юстиции : защищать права трудового народа!..
Сегодня, объективно глядя из далёкого далёка, прекрасно зная все причины и следствия, пружины явные, тайные, лица и физиономии – что я могу вам сказать? Уши горят от стыда… Да, да, да… Хотя нынешние патриоты взглянут удивленно : опять лукавит Александр Федорович. Масонские, антихристианские цели полностью достигнуты. Поставленные задачи выполнены. Дело сделано…
Радоваться надо!
Эх, кабы всё так просто… Ведь права царица, Александра Федоровна : я выступил в Думе, с угрозами царю – главнокомандующему, и по законам военного времени… Ну… В тюрьму хотя бы надо сажать! Демократии слишком было много, либерализма… Ленин со Сталиным потом уроки извлекли: только пикни против – сразу к стенке, чтоб другим неповадно было. Под оглушительный рёв о защите народных интересов…
Самое наглое враньё!
Меня, думаю, все-таки извиняет отчасти одно обстоятельство: непонимание, куда несёт нас рок событий. Ведь невозможно, невозможно было представить себе, что через несколько лет власть окажется в руках малограмотного семинариста, и он зальёт страну кровью – в мирное-то время! Вот вам и золотые медалисты Ленин с Керенским, премьер-министры, дипломированные юристы. Хотя Ленин и недалеко ушел от своего протеже – «чудесного грузина», по его словам…
Тут вот ведь в чем фокус, вот в чем фокус… Вот читаю я огромную статью к юбилею Февральской революции, на целую страницу, где несколько ученых, специалистов, высказывают свою точку зрения. Ровно половина из этих специалистов – евреи, именно они твёрдо стоят на своём : «созрели причины, условия» для революции, потому она и произошла. Если нет «условий, причин» – нет и революции. «Железная» логика.
Как будто не было «условий и причин» в любой другой стране мира – любой другой стране!
Нас, таких как я, было в России абсолютное меньшинство – даже если брать только образованный слой людей; просто я оказался на самой вершине. Правильно, в общем, пишут мои нынешние биографы: «еще в гимназические годы он отличался критическим отношением к общественно-политическому устройству царской России». Так-то оно так, но… чего я тогда мог понимать?! А вот органическое, естественное неприятие всего окружающего – было! Всей православной жизни, колокольного звона с утра до вечера, церквей, монастырей, священников, киотов с иконами, в каждом доме, горящих свечей и лампад, портретов царей и цариц, поклонов – всей жизни по «православному расписанию».
Много ли нас, таких людей, как я, да мой соученик по симбирской гимназии Ленин? Мало, единицы. Для них, да еще всяких Троцких, Свердловых, Радеков существует Америка, создано государство – Соединенные Штаты Америки. А для боевика Джугашвили-Сталина – виселица, расстрел.
А тут смотрю, еще книга вышла, в серии «Жизнь замечательных людей», большущий том, где утверждается, что я – самый яркий представитель действующих лиц 1917 года…
– В печку его! – кричал про такие тома профессор Преображенский в «Собачьем сердце».
Настроение, мироощущение, миропонимание людей того времени – дореволюционного времени, выразил другой человек, великий русский писатель, как и я, эмигрант – Иван Алексеевич Бунин. Вот он в церкви, и вот его воспоминания.
– Как всё это волнует меня! Я еще мальчик, подросток, но ведь я родился с чувством всего этого… «Приидите, поклонимся, приидите, поклонимся… Благослови, душе моя, Господа», – слышу я, меж тем как священник, предшествуемый диаконом со светильником, тихо ходит по всей церкви и безмолвно наполняет её клубами кадильного благоухания, поклоняясь иконам, и у меня застилает глаза слезами, ибо я уже твёрдо знаю теперь, что прекрасней и выше всего этого нет и не может быть ничего на земле…
И подобные чувства испытывал почти каждый человек в России…
А мы, «демократы», «либералы» смущали их души, отравляли пропагандистским газетным ядом, добиваясь переустройства мира здесь, на земле – на свой лад. И не только пропагандой занимались, но и терроризмом, убийствами! В декабре 1905 года, я, еще совсем молодым человеком попал в тюрьму «Кресты» – за связь с эсеровской боевой дружиной. Предлагал убить царя! Попал в тюрьму, а через четыре месяца… меня выпустили. На все четыре стороны!
И продолжил я свою «либеральную», «демократическую» деятельность, и в 1912 году стал депутатом государственной Думы – и членом масонской ложи «Великий Восток народов России». Становился всё популярнее, известнее, смелее… И когда Николай II оказался не у власти, под моим давлением великий князь Михаил отказался от прав на Российскую корону.
В июле 1917 года стал я председателем Временного правительства, а вскоре стал и «Александрой Фёдоровной». А потом несколько поколений советских людей потешались надо мной, как я убегал из Зимнего дворца, переодетый в женское платье. Чепуха, конечно – но такова советская пропаганда. И начало этой пропаганды – в лозунгах большевиков : «Мир – народам!» «Земля – крестьянам!». Ну, и самое главное : «Грабь награбленное!».
Уголовники, бандиты, головорезы.
В 1955 году меня спросили: «Почему вы не застрелили Ленина, ведь в ваших руках тогда была власть?».
Ответил честно.
– Я не считал его важной фигурой.
А он, судя по всему – меня…
Поэтому более полугода разъезжал я по советской России, расхаживал и по Москве, уехал только в июне 1918-го, через Мурманск. Впрочем, уже давным-давно, еще в 1920-х годах написано: «Ленин и Керенский – одно и то же, сотрудники не за страх, а за совесть мирового антихристианского еврейско-масонского заговора». (Георгий Бостунич, «Масонство и русская революция»).
Александр Керенский.
Еще одно интервью со мной, уже под конец жизни.
– Можно было избежать Октябрьской революции в России?
– Можно, но для этого надо было повесить одного человека.
– Ленина?
– Керенского.
Но произошло то, что произошло, потому большую часть жизни прожил в эмиграции. Когда умер в 1970-м году в Нью-Йорке, то православная церковь отказалась от погребения. Похоронен в Лондоне, на кладбище Патни Вэйл, на ведомственном участке, принадлежащем министерству иностранных дел Великобритании.
Вот, вроде бы, и всё со мной… Однако, справедливости ради приведу еще слова великого русского ученого И.П. Павлова. Когда я возглавил Временное правительство, он высказался так:
– О, паршивый адвокатишка, такая сопля во главе государства
