Книга Союз Сталина. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

шаг посланник США в Китае Джонсон, — что японские действия в Маньчжурии» имеют целью «продвинуть японскую границу дальше на запад в подготовке к столкновению с Советской Россией, которое они считают неизбежным»[769].

Однако Советское правительство вначале практически не отреагировало на этот акт, что дало повод «Нью-Йорк ивнинг пост» утверждать, «что не имеется опасности столкновения между СССР и Японией, ибо СССР поглощен внутренней работой». Однако, отмечала газета, несколько дней спустя: «дело не в СССР. Книга генерала Грейвса об интервенции в Сибири оказалась весьма популярной и своевременной, она цитируется все чаще и чаще…»[770]. Кремль стремился избежать возможности возникновения нового конфликта и повторения интервенции.

Это дало повод начальнику Дальневосточного отдела Госдепа Хорнбеку заявить, что «САСШ не будут принимать мер против вторжения японцев в Сибирь, так как СССР якобы ничего не делает для защиты своих интересов в Манчжурии». Диппредставитель СССР в США Сквирский расценил, это «безусловно враждебное высказывание» Хорнбека, как свидетельство того, «что правительство САСШ не прочь было бы, чтобы СССР ввязался в войну с Японией»[771].

Эти подозрения подтверждали статьи в прессе Скриппса, в которых отмечалось: «Так как мы обращаемся с Россией, точно стоящей вне закона, Япония, по-видимому, думает, что Америка приветствовала бы или, по меньшей мере, не возражала бы против завоевания Японией России… Американская позиция может быть сделана ясной путем восстановления нормальных торговых и дипломатических отношений с Россией. Это должно быть сделано немедленно»…[772]. В своей агитации за нормализацию отношений с СССР газеты указывают, что в случае нападении Японии на СССР часть ответственности может лечь на САСШ[773].

Соединенные Штаты «пытаются вовлечь нас лаской в войну с Японией…», — приходил к выводу летом 1932 г. Сталин, «вопрос о наших отношениях с Америкой, имеет прямое отношение к вопросу о нападении Японии на СССР. Если Япония благодаря нашей излишней сдержанности и грубости к китайцам заполучит в свое распоряжение нанкинцев и создаст единый фронт с ними, а от Америки получит нейтралитет, — нападение Японии на СССР будет ускорено и обеспечено»[774].

В январе 1934 г. нарком Литвинов извещал американского посла Буллита, что он сам и все члены советского правительства «считают нападение весной со стороны Японии столь вероятным, что сейчас необходимо принять все меры для защиты западной границы от нападения». Он, сообщал Буллит, опасается, что «война с Японией будет тянуться годами и через пару лет Германия вместе с Польшей могут напасть на Советский Союз…». Для сдерживания японской угрозы Литвинов предложил заключить пакт о ненападении между США и Советским Союзом, или, как сказал Буллит, «что угодно, только чтобы японцы поверили, что США готовы сотрудничать с Россией, даже если для таких ожиданий оснований нет»[775].

Выраженные Литвиновым опасения по поводу Германии и Японии убедили Буллита, что «нет ничего такого, что бы Советский Союз не отдал бы нам в виде коммерческих соглашений, или любых иных, в ответ на нашу моральную поддержку по сохранению мира»[776].

Советский Союз во избежание военного конфликта пошел на признание марионеточного государства Маньчжоу-Го. Мало того сталинское руководство ради сохранения мира отказалось от стратегической железнодорожной магистрали, связывавшей Россию с Дальним Востоком, и на основании токийского договора 23.03.1935 продало КВЖД Японии. «Нью-Йорк ивнинг пост» замечала в этой связи, «что царское правительство давно бы уже реагировало силой на захваты в Северной Манчжурии; СССР же либо не готов, либо не хочет войны… всеми подчеркивается нежелание СССР втягиваться в конфликт. Бюллетень «Афферс» от 6-го мая говорил: «В госдепартаменте считают, что Москва идет так далеко, как это только возможно, чтобы избежать войны с Японией»».

Главные республиканские газеты в том числе «Нью-Йорк гералд трибюн» в то время писали, что СССР и Япония занимаются взаимными упреками и обвинениями, которые только могут разжечь национальные страсти, что, по их мнению, является результатом соперничества обеих стран в Маньчжурии. Отповедь республиканцам давала пресса Скриппс-Горварда: «Читая заголовки газет, можно подумать, что злостные большевики разрушают мирную политику Гувера на Дальнем Востоке и что европейские правительства поддерживают нас в вопросах мира и разоружения. Факты как раз обратные… Единственным способом правильно судить об обещаниях правительств — это по их делам. Факты показывают, что могущественные французские интересы, включая субсидируемую прессу, поддерживали с самого начала японскую агрессивность. Факты показывают, что правительства Лондона и Парижа спасали Японию от дисциплинарных мер Лиги наций… Япония не нуждается в формальном признании ее завоеваний другими странами; все, что ей нужно, это их молчаливое одобрение и невмешательство. Эта политика, конечно, означает разрушение договора девяти держав, гарантирующего независимость Китая, и пакта Келлога…». «Одна Россия была вместе с США против завоеваний и войны на Дальнем Востоке. Для нас это был лишь вопрос дипломатического мужества. Для русских же это означало возможность японского нашествия на них. Москва пошла на этот риск и держалась целый год в тщетной надежде на сотрудничество с США в деле мира. Признание Америкой России в любое время прошлого года остановило бы, вероятно, японскую агрессию. Но гуверовская администрация отказывалась…»[777].

США признают Советский Союз только с приходом Рузвельта. Буллит подаст его чуть ли не как жест благотворительности: «США признали СССР не из соображений торговли, а из чисто политических соображений — положения на Дальнем Востоке и желания избежать там войны между Японией и СССР было решающим. Признание СССР сыграло в этом отношении большую роль, умерив пыл японцев…»[778]. Советский полпред А. Трояновский был прямо противоположного мнения: признание было жизненно необходимо прежде всего самой Америке: «Отношения с Японией толкали на признание Советского Союза верхушку (США), т. е. правительство… Во всяком случае, у Рузвельта это главное, что толкнуло его на признание»[779].

Отношения между США и Японией, о которых говорил Трояновский, обострялись с каждым днем. Чего стоило только одно заявление Информационного бюро МИД Японии от 17 апреля 1934 г. о том, что отношения между Японией и Китаем являются делом только этих двух государств, что интерпретировалось, как своего рода «азиатская доктрина Монро»[780]. Анализируя отношение между двумя странами, советский генконсул из Сан-Франциско указывал на «сильное ущемление» интересов «Стандарт ойл» в Маньчжурии, на «обострение борьбы вокруг рынков сбыта. Энергичный завоз Японией товаров в 1933–1935 гг. во все страны Латинской Америки и в США вызвал здесь самое сильное негодование…». В результате генконсул приходил к выводу, что «ни характер спорных вопросов, ни соперничество флотов, ни общее настроение политики, как Японии, так и США не дают повода для того, чтобы думать, что отношения