Книга Русское мессианство. Профетические, мессианские, эсхатологические мотивы в русской поэзии и общественной мысли - Александр Аркадьевич Долин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«История, которая самым неожиданным образом разыгрывалась на глазах поколения Хлебникова, определила страстное неприятие окружающего мира, буржуазной культуры и цивилизации, радикальное отрицание порядков современного мира и интуитивное предвидение наступления нового времени», — пишет М. Поляков в статье «Велимир Хлебников. Мировоззрение и поэтика» (‹213>, с. 9). У них не было ни малейших сомнений в благотворности предстоящих социальных катаклизмов, как и в благотворности формалистического эксперимента, призванного вытеснить классику на задворки истории. С этих позиций они судили предшественников, с этих позиций оправдывали революционный террор и насилие, с этих позиций призывали к «культурной революции», чтобы чертить новые символы на белом листе массового сознания. Как писал еще в 1909 г. Хлебников, «сословия мы признаем только два — сословие „мы“ и наши проклятые враги… Мы новый род люд-лучей. Пришли озарить вселенную. Мы непобедимы» (‹77>, с. 11).
Утопическое «будетлянство», хотя и было отчасти воспринято из «Философии общего дела», миролюбивого учения Н. Ф. Федорова, отличалось крайней агрессивностью и непримиримостью по отношению к истеблишменту. То, что начиналось в виде артистической фронды, желтых кофт, скандальных диспутов, оскорблений в адрес классиков и отвержения религии, со временем переросло в волну революционного масскульта, сметающего все на своем пути, включая и работы своих основателей. Продолжением футуристического «штурма» в России стало разрушение церквей, снос классических памятников архитектуры и скульптуры, вивисекция литературы.
Велемир Хлебников
Но в предреволюционный период сами лидеры футуризма еще не предвидели такого разворота событий, довольствуясь ролью эпатажных глашатаев «шума и ярости». Им казалось, что новое искусство способно опрокинуть любые преграды, перевернуть мир. «…Навстречу Западу, подпираемые Востоком, в безудержном катаклизме надвигаются залитые ослепительным светом праистории атавистические пласты, дилювиальные ритмы, а впереди, размахивая копьем, мчится в облаке радужной пыли дикий всадник, скифский воин, обернувшись лицом назад и только полглаза скосив на Запад — полутораглазый стрелец!» (‹112>, с. 372).
* * *
Среди многочисленных сочинений русских футуристов, поборников «самовитого слова», безусловный социальный заряд воинственного «будетлянства» несут в наибольшей степени произведения Хлебникова и Маяковского. Однако векторы развития их поэзии, устремленные в будущее, не совпадают. Шаманский дух Хлебникова, с его шизофренически-гениальной и маловразумительной невнятицей заклинаний взыскует отвлеченного «трудомира» и «ладомира», меж тем как конкретный, бесконечно изобретательный ум Маяковского призывает будущее коммунистического интернационала и насыщает Окна РОСТА повседневной идеологизированной пищей. Однако и к тому, и к другому в период до 1917 г. подходит скорее определение «жреца будущего», нежели пророка в его традиционной для России ипостаси.
Для творчества Хлебникова дореволюционного периода характерно подспудное сознание приближающихся «отмерянных сроков», великих социальных катаклизмов, о которых смутно вещали и его «доски судьбы». Это неясное ощущение надвигающегося конца звучит в «Журавле», в «Детях выдры» и особенно в поэме «Гибель Атлантиды» (1912).
Написанная за пять лет до российской катастрофы, поэма возвещает неотвратимый конец великой цивилизации, где правит каста всеведущих жрецов:
«Мы боги», — мрачно жрец сказал
И на далекие чертоги
Рукою сонно указал.
«Холодным скрежетом пилы
Распались трупы на суставы,
И мною взнузданы орлы
Взять в клювы звездные уставы».
Один из жрецов убивает юную рабыню, которая перед смертью обещает «взойти на страстный небосклон // возмездья красною звездой». Ожидающая Атлантиду гибель предстает символическим возмездием — не только за за злодеяние, совершенное героем поэмы, но и за все провинности его собратьев «жрецов», присвоивших право на культуру и науку, узурпировавших сокровища знания:
Ныне вы в преддверье гибели.
Как вы смели, как могли вы
Быть безумными и живы!
Характерно, что, при всем сильнейшем христианском колорите поэм раннего Маяковского и религиозном пафосе многих произведений Хлебникова, прямую связь с традициями библейского профетизма они отрицают своей изначальной атеистически-богохульной (у Маяковского) или политеистической (у Хлебникова) установкой. Творчество футуристов — не менее последовательное отрицание церкви, чем писания французских просветителей (хотя ни тех, ни других невозможно представить вне христианского контекста европейской культуры). Пусть в перверсивном, иногда гротескном виде, но символика пророчеств Священного Писания довлеет во многих сочинениях футуристов:
Прочь застенок! Глаз не хмуря,
Огляните чисел лом.
Ведь уже трепещет буря,
Полупоймана числом.
Напишу в чернилах верь!
Близок день, что всех возвысил!
И грядет бесшумно зверь
С парой белых нежных чисел.
Но, услышав нежный гомон
этих уст и этих дней,
Он падет, как будто сломан,
На утесы меж камней.
Апокалиптический Зверь из бездны (он же является и символом Антихриста) с его Числом (666) в небрежной игровой интерпретации Хлебникова предстает знамением радостной новой жизни. Собственно, так и представляли себе футуристы революцию вплоть до того момента, пока Зверь не обратил к ним свой оскал, пожирая лучших из лучших. И Маяковский с радостным упоением жреца перед принесением кровавых жертв в своих ранних поэмах предвкушает скорое крушение старого мира, не ведая, что впереди не дни, а годы Апокалипсиса, которые растянутся почти на столетие, унося десятки миллионов безвинных жизней. Футуристы стремились в будущее, сокрушая ради него прошлое и настоящее, но в этой большой игре провидеть зловещие реалии завтрашнего дня им было не дано.
Часть II
Исполнение пророчеств
10. Судный день
И когда кончат они свидетельство свое, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их…
Апокалипсис в России начался с бескровной февральской революции, и поначалу ничто не предвещало катастрофы. Когда же самые мрачные пророчества начали сбываться, все мыслящие люди страны были поставлены перед тяжелым выбором: поддержать ли большевистские Советы с их кровавым террором, пожертвовав идеалами гуманизма; сражаться ли против восставшего народа, пожертвовав идеалом революционного обновления, или же покинуть Россию (возможно, на время) и
