Книга Золотой жук мисс Бенсон - Рейчел Джойс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если бы не Инид, она сейчас все еще находилась бы в британском консульстве. И вообще – как Инид смеет разговаривать с ней таким тоном? Как она смеет называть ее, Марджери, снобкой? Вот уж у кого действительно проблемы, так это у самой Инид! Она, Марджери, уж точно не станет одеваться, как девушка по вызову. Ее, Марджери, с детства приучили есть с закрытым ртом, пользуясь ножом и вилкой. И никакой это не снобизм, а просто хорошие манеры. Еще вопрос, хороши ли манеры у Инид, которая пьет чай, отставив мизинец в сторону, как антенну. Может, этот жест как раз и есть проявление снобизма? Марджери с трудом удержалась от искушения разбудить Инид и все ей выложить. Но все-таки сумела удержаться, потому что, несмотря на все свои логичные возражения, в глубине души уже начинала сомневаться в собственной правоте. А что, если Инид действительно права? Ведь она, Марджери, решила пойти на этот прием, отчасти надеясь, что ее поддержит тамошнее «британское общество», а отчасти желая, чтобы все ее необходимые разрешения были оформлены как полагается, со всеми печатями. Она вообще любила, чтобы все было как полагается. Ей хотелось предстать перед британским консулом в наилучшем виде. Но беда в том, что он-то ее едва заметил. А если и заметил, то в лучшем случае отнесся к ней, как к посмешищу.
А насчет «бесплодной идеи»… Если Инид действительно считает ее идею бесплодной, то что она вообще здесь делает?
Инид крепко спала, лежа на спине с раскрытым ртом, и вовсю храпела. Марджери подняла с полу ее платье и повесила его на плечики. От платья исходил запах Инид – невероятно сильный и сладкий, – а на воротничке было пятнышко розовой пудры, которое Марджери заботливо стерла. Ей вдруг стало ясно, что та или иная одежда сама по себе ровным счетом ничего не значит; лишь когда узнаешь, какой человек ее носит, она приобретает характер самостоятельной значимой вещи. И это яркое платье в горошек вдруг показалось Марджери одной из самых смелых и прекрасных вещей. Она бережно его расправила, потом подошла к Инид и опустила над ней москитную сетку, проверив, нет ли щелей. Она даже наклонилась и ласково погладила Мистера Роулингза.
Потом она тоже улеглась, но уснуть не смогла. И покоя ей не давала отнюдь не чрезмерная влажность, не жара, не духота и даже не гудение странного насекомого, похожее на рев мотоцикла. И даже не воспоминания о том, как она увела ботинки прямо из учительской. Ее мучило то, как миссис Поуп и ее приятельницы тогда уставились на Инид – они ведь прямо-таки на куски ее своими взглядами резали! А она, Марджери, струсила, она ни слова не сказала в защиту Инид. Молчала и смотрела в рот этой малоприятной миссис Поуп. Хотя там единственным правдивым человеком, да к тому же ей, Марджери, верным, была именно Инид. И Марджери опять охватило то странное, вызывающее что-то вроде удушья, ощущение – как и тогда, у ворот лагеря для переселенцев в Ваколе, – будто она отгорожена от остального мира некой ущербной, покрытой пузырями и выбоинами стеклянной стеной, а потому успевает увидеть и понять правду, когда становится уже слишком поздно.
На въездных документах у Марджери пока что было поставлено только пять печатей. Ее потерянный багаж до сих пор не нашли, и визу она так и не продлила. И все же Инид была права: пора перестать следовать книжным правилам и, плюнув на все, ехать прямо на север.
Над головой у нее прогремел первый раскат грома, а потом наконец-то и дождь пошел.
Прошла всего неделя с тех пор, как в «Таймс» было опубликовано обращение полиции Лондона с просьбой о помощи, и уже более двадцати человек сообщили, что видели Нэнси Коллетт в том или ином месте. Эта женщина, словно желая помочь полиции, чуть ли не специально всюду оставляла свои следы.
Пресс-конференция оказалась весьма многолюдной: помимо репортеров и полицейских там собрались всевозможные любители подобных действ, а также местные оборванцы, которые, проталкиваясь сквозь толпу, стремились занять местечко на балконе. Похоже, эта история завладела всеобщим вниманием. Людей, собственно, взволновало не столько убийство само по себе и даже не столько то, что жертвой оказался ветеран войны, потерявший на фронте ногу, но главным образом то, что убийцей была жена этого ветерана. Немаловажно также, что Нэнси Коллетт пользовалась сомнительной репутацией, носила вызывающие наряды, красила волосы, а кроме того – хотя это и старались не слишком подчеркивать, – безусловно, принадлежала к низам общества. Эпитеты «холодная, расчетливая, строптивая» в применении к ней настолько примелькались, что казались написанными мелом на школьной доске; как, впрочем, и выражение «femme fatale»[28].
– До знакомства с убитым, – сообщил аудитории старший следователь, – Нэнси Коллетт трудилась в местном ночном клубе на неполной ставке старшей официантки.
Тут же раздался интенсивный скрип перьев: информация явно показалась интересной.
– Муж был старше нее на десять лет и до войны работал солиситором. В браке они состояли семь лет. Детей у них не было.
Эти ненужные детали занесли в свои блокноты лишь немногие.
– Как было нами установлено, Нэнси Коллетт, прежде чем сбежать, провела несколько дней в одной квартире с телом убитого.
Следователь умолк, и пауза немного затянулась, поскольку ему, собственно, больше ничего и не было известно. Но репортеры тут же принялись заполнять паузу собственными идеями. Их ручки с бешеной скоростью скребли по бумаге. И тут следователь снова заговорил:
– Соседка видела, – сказал он, – что рано утром девятнадцатого октября Нэнси вышла из дома, в котором проживала совместно с убитым Персивалем Коллеттом. У нее имелись с собой три чемодана и красный саквояж.
Полицейский, который вел протокол пресс-конференции, включил проектор и показал слайд с красным саквояжем – просто чтобы все посмотрели, как он выглядит.
Именно этот красный саквояж, пояснил следователь, и представляет особый интерес для полиции. Предполагается, что в нем находятся неопровержимые доказательства совершенного Нэнси убийства.
Затем был показан еще один слайд: план внутреннего устройства дома, где крестом было помечено место – кровать, на которой и обнаружили тело убитого.
– На теле имелись следы удушения, а также следы предшествовавшей смерти Коллетта яростной драки с применением острого оружия – возможно, ножа или скальпеля.
Собравшиеся в зале вновь затаили дыхание. К счастью, никакими слайдами это сообщение проиллюстрировано не было.
– Мы полагаем, что, выйдя из дома, миссис Коллетт направилась на вокзал Фенчёрч-Стрит, где ее, кого-то явно ожидавшую, видели несколько свидетелей, а также носильщик, к помощи которого она обратилась на вокзале. Однако носильщику она свой красный саквояж так и не доверила, она даже из рук его выпустить не пожелала. Мы выяснили, что затем она села на поезд, идущий в Тилбери, и впоследствии поднялась на борт лайнера, направлявшегося в Австралию. Однако еще на паспортном контроле у нее возникли некие проблемы, она была задержана, но после небольшого допроса отпущена и благополучно заняла свое место в каюте. Как нам стало известно, все это оказалось возможным, потому что ею были сделаны непристойные, даже можно сказать распутные, предложения как таможенным офицерам, так и членам экипажа судна. И при этом она ни на минуту не расставалась со своим красным саквояжем.
