Книга Турция до османских султанов. Империя великих сельджуков, тюркское государство и правление монголов. 1071–1330 - Клод Каэн

Аль-Умари сообщает о земледелии и скотоводстве сведения, в ценности которых у нас нет причин сомневаться, поскольку они относятся к XIII веку. Естественно, будучи особенно восприимчив к специфическим чертам этой страны, он тоже был поражен прежде всего фруктами: лимонами, апельсинами и бананами, в особенности теми, что росли на средиземноморском побережье. Домашний скот включал коров и лошадей, но более важными считались овцы и козы. Среди последних выделялась порода с мягкой шелковистой шерстью, в больших количествах экспортировавшейся в соседние мусульманские страны. Кроме того, имелись вкусный мед и сахар. Все это продавалось по ценам ниже, чем в остальном мире (хотя последнее, если это правда, вовсе не является признаком процветания). В дополнение к этим основным чертам при описании каждого отдельного региона аль-Умари упоминает злаки: для средиземноморских районов это пшеница и ячмень. Среди того, что отдавалось монголам в качестве дани, указаны также лошади, мулы и овцы. А записи о вакуфе из соседних городов подтверждают наличие большого числа деревень, где жили земледельцы. Трудно питать достаточную уверенность в отношении количества деревень, которые по некоторым княжествам приводит аль-Умари в XIV веке, чтобы их стоило повторять и, тем более, на их основе давать общее число. Тем не менее создается впечатление, что Анатолия, особенно Западная, была одной из довольно густонаселенных сельских областей. Ибн Саид в свое время считал, что владения Сельджукидов насчитывают 400 тысяч деревень, 36 тысяч из которых лежали в руинах. Нет сомнений, что было бы неверно принимать эти цифры за чистую монету, но в то же время не видеть в них некий указатель, поскольку он не мог просто взять и придумать их. Соотношение разрушенных деревень к общему числу при условии, что оно верно, является довольно низким, если принять во внимание, с одной стороны, первоначальные разрушения, а с другой стороны, тот факт, что в регионах Ближнего Востока часто по техническим причинам возникала необходимость уйти с одного места и перейти на другое неподалеку[17]. И в Сирии, и в Турции топонимика указывает на случаи, когда «разрушение» означало просто перемещение, причем позже «разрушенное» селение занимали и возрождали снова.

Каким бы ни был список разнообразных продуктов и их сравнительная важность, интересно было бы знать, в каком соотношении эти продукты и домаший скот находились с теми же продуктами и скотом во времена Византии. Что касается садов Анатолии, были ли эти растения акклиматизированы, или туда завезли и размножили фрукты из Ирана, которые прежде там не росли? Овцы, очевидно, были частично потомками тех самых, которых туркмены пригнали с собой во время миграции, но только частично. И даже если так, то какой они были породы? А те особенные козы? Мусульмане из соседних стран, которые у себя перевозили грузы на верблюдах, не используя никаких повозок, были удивлены при виде повозок, запряженных быками, – традиция, очевидно присущая этой стране, а не туркам. Что же касается довольно большого количества лошадей, то было ли это наследство, оставшееся от византийцев, разводивших их в большом количестве, или их пригнали из Центральной Азии, где тоже занимались их разведением, или и то и другое? Наверное, невозможно ответить на все эти вопросы, которые тем не менее должны быть заданы, поскольку их решение могло бы существенно повлиять на решение более общей проблемы: была ли сельская история Малой Азии непрерывной, или она прерывалась.

Похожие проблемы возникают в отношении промышленности и добычи полезных ископаемых. Брат Симон из Сен-Кантена знал о существовании каменоломен, где добывали ляпис-лазурь, соляных шахт, карьеров алюминиевых квасцов вблизи Аксарая и Сиваса, а также железорудных шахт и трех месторождений серебра. О квасцах и особенно о железе стоит сделать несколько замечаний. То, что касается квасцов, строго говоря, относится не только к Анатолии. Это вещество, которое в средневековой промышленности широко использовалось для окрашивания, помимо других второстепенных применений, было известно с древних времен. Тогда наряду с другими были обнаружены и начали эксплуатироваться и его месторождения в Малой Азии. Возможно, в некоторых из них добыча продолжалась и во времена Византии, хотя, если быть точными, нам об этом неизвестно. В любом случае похоже, что ими не торговали. Парадокс состоит в том, что спрос на квасцы в основном шел от текстильной промышленности Западной Европы, поскольку Восток уже обладал красящими веществами, которые не требовали использования квасцов, а вкусы и мода отличались от тех, что сущестовали у франков. Хорошо известно, что с конца XIII века до середины XV века почти все квасцы, использовавшиеся в Европе, поступали из месторождений Малой Азии, а торговлю ими практически полностью монополизировали генуэзцы. Менее известен тот факт, что в XII веке Запад пытался получать квасцы из Египта. В любом случае основанием для интенсивной разработки квасцов не были запросы местной промышленности, которая почти не использовала их, но продавала их франкам. Это совершенно ясно в отношении Египта и, видимо, в не меньшей степени относится к Малой Азии, где, как мы увидим, в 1255 году торговля квасцами находилась в руках двух итальянцев. Трудно понять, где и как началась их добыча. Когда в 1236 году общине Марселя удалось получить торговую концессию от короля Кипра, квасцы из «Рума» упоминались среди товаров, которые проходили через Кипр транзитом. Возможно, что несколькими годами ранее эти квасцы скрывались под названием квасцов из Алеппо, которые упоминаются в некоторых документах, поскольку существование месторождения квасцов около Алеппо маловероятно (Алеппо мог просто служить рынком квасцов из Сиваса). Впрочем, в XII веке их могло вообще не быть, тогда как в XIII веке эксплуатация этих месторождений шла полным ходом. Месторождения не менялись, и нужно понимать, что квасцы из Сиваса на самом деле добывались в Шебин-Карахисаре, а те, про которые говорили, что они из Аксарая, скорее всего, привозили из Кютахьи. Мы не можем сказать, интересовались ли ими франки до 1243 года. Египетские квасцы никуда не исчезли, но стоили целое состояние, а те, что добывали в Малой Азии, были ничуть не хуже, и, возможно, от государства сельджуков удавалось получить чуть более низкую цену.

Мы не знаем, какие железорудные шахты упоминал брат Симон. В одном более позднем тексте есть запись о шахте в исаврийском Тавре, но могло существовать множество других неглубоких шахт более скромного размера. Для государства большую важность представляло серебро, которое использовалось для чеканки монет. Аль-Умари совершенно точно указывает три шахты: в Гюмюш-Сарае, в Лулуа (отобранном Кей-Кубадом у армян) и в Бабурте. Заметим, что это точно те же, что существовали во времена брата Симона. Нам ничего не известно о шахтах, где добывали медь, которой во времена Марко Поло и Ибн Баттуты снабжали знаменитое производство в Эрзинджане. В общих чертах мы знаем, что крупные медные разработки имелись в Эргани (Эрканине), расположенном в Диярбакыре к северо-западу от Амида, и нет причин полагать, что производство прекратилось, когда эта страна перешла в руки Сельджукидов. Названия многих мест содержат слово ma’den (шахта), однако невозможно определить время, когда там велись разработки. Среди документов о вакуфе присутствуют указания на мусульманских металлистов и ювелиров.