Книга Человек внутри - Анна Шулятицкая

«И всё же мы не одиноки», – думалось мне, а вокруг кипела жизнь, и Никита освещал её искренней улыбкой.

Конец (а кто слушал, тот молодец!)

Кеша закончил читать и, отложив в сторону печатные листы, откусил ломоть пиццы, приготовленной Дарьей Сергеевной. Он уже не упивался восторгом и не задерживал дыхание, как если бы у него возникал к нам какой-нибудь вопрос, а спокойно ждал критики или похвалы, хотя, конечно же, больше хотел второго.

– Ну, как?

– Сияешь прямо как самовар, – заметила Дарья Сергеевна и легко коснулась кончиками пальцев Кешиного носа. – Умница.

Он смутился, но не надолго и ответил со взрослой серьёзностью: «Спасибо». Затем перевёл такие же серьёзные и пытливые глаза на меня и, доев пиццу, спросил уж очень настороженно, будто я собирался врать:

– А вам? Вам понравилась история?

У меня болело в груди, и сердце было готово разорваться на части. Сделалось тесно и жарко. Я оказался абсолютно пустым от внезапного прилива счастья и сделал неуверенный шаг навстречу Кеше, чуть ли не запинаясь о ковёр под ногами. Дарья Сергеевна заметила, что я весь дрожу, и подлетела ко мне зорким коршуном, попросила присесть. Я не послушал, потому что не понимал, что со мной происходит, и как долго это будет продолжаться. Кеша раскрыл объятия в полном недоумении и радости от того, что его творчество нашло отклик в моей душе и в моём сердце, он был слепым в своей эйфории и не видел, как я страдаю.

– Так понравилась или нет? Скажите! Не бойтесь, я не расстроюсь, если всё настолько плохо. Эх, я так и знал, что мало приключений! Наверное, Сонечка заскучает, она всё же любит, когда происходит всякое.

Я еле-еле улыбнулся и вдруг прошёл мимо помощника, буравя его недружелюбным взглядом.

– Кто ты?

Он обозвал себя Кешей.

– Кто, кто… Не придуривайся, – попросила женщина, убирая большую тарелку.

– Не говорите со мной так, никогда! Вы мне никто и звать вас никак… Мне надо… надо выйти.

Помощник Кеша вышел на улицу вместе со мной, и я помчался в сарай и переломал много досок, ободрав руки в кровь.

– Да где же она?

Я прекрасно помнил, что помощница сто тысяч была погребена именно здесь. Теперь же земля пустовала, и страх и тревога начали одолевать с большей силой, как и вчерашним вечером, потрясения которого до сих пор не отпускали меня. Только я поднялся и вышел, как на меня упал оранжевый лист и прилип сразу же к волосам. Я снял его, повертел двумя пальцами и огляделся, не поверив глазам. Шла осень, вот-вот мечтал пойти моросящий дождь, и сыростью и холодом окатывало, как из ведра.

– Погодите, не кипятитесь так! Скелет в платье не придёт, а если у вас вновь проблемы, то обратитесь, так и быть, к Макарову. Он ведь остался в телефоне?

– Что ты от меня хочешь, а?.. Слушай, ты тоже это видишь, или у меня крыша едет? – спросил я его, перейдя на нервный шёпот. – Или это проблемы какие-то, беды, так ерунда сплошная… сплошная ерунда, о которой хоть не говори, хоть говори кому-нибудь… Ха-ха-ха, я догадывался, что в жизни всякое бывает, но чтобы в разгар лета со всех деревьев облетали листья, да ещё и ты, помощничек, женщина, с которой я перекинулся парой фраз, домик… Господи, всё слишком живо, чтобы быть сном! Возможно, я не проснулся и хожу во сне? Господи, ударь меня скорее, а то я свихнусь! Раздави, как букашку, чтобы мне полегчало! Чего же ты тянешь? Потому что ты слабак и трус, ты всего лишь воображение!

И Кеша исполнил моё желание как следует. Он ударил не слабо по одной, а затем и по второй щеке, чтобы я прекратил истерику, и повёл к крыльцу.

– Так вы ничего не помните?

– Где помощница сто тысяч? – спросил я, немного успокоившись в скрипучем кресле.

– Мы… Наверное, мы закопали её кости. Она вас пугала, точнее, её дух или призрак, не знаю, как назвать… И вы не помните, что жили в этом доме дольше года?

– Сейчас, получается, двух тысяча пятидесятый? – спросил я и вскочил как ужаленный.

– Получается, что так. Вы болели чем-то наверняка весь год с тех пор, как убили помощницу, – предположил Кеша и смутился от осознания того, что теперь мы приходились друг другу случайными знакомыми.

– Я могу доказать, что не убивал. К тому же, не это сейчас главное. Главное, что центр по производству помощников запятнан кровью и грязью, и мне очень хочется изменить положение дел.

– Но как?

– Я расскажу, что помню. Про всё, что было. Кажется, что мы действительно виделись. Мельком, когда я убегал из центра и давил цветы. Ты кричал вслед, чтобы я остановился, и обещал, что когда-нибудь найдёшь меня и…

– Давайте по порядку, – усмехнулся Кеша. – А поругать я вас и так успею.

Глава шестнадцатая.

Ожившие воспоминания

Когда же я всё-таки вышел на улицу и последовал за Бросовой, меня вполголоса окликнул Виктор. Он остановился у каменной дорожки, ведущей прямиком к цветнику из лилий, и попросил об одной услуге, которую я ему должен был оказать на праздничном вечере.

– Видишь ли, для меня помощница сто тысяч настолько ценна по одной простой причине… по причине, о которой ты не догадываешься. Я не стану хитрить и что-то доказывать, но мне страшно об этом говорить вслух.

Виктор замялся и замолчал, я подтолкнул его дружески в плечо, но он никак не отреагировал, а только встал как вкопанный. Я сжалился над ним и не шутил, но мне страшно хотелось. Он вынул ярко-жёлтый браслетик из кармана с крупно выведенными буквами «В.Б.» и сунул его мне под нос, как собаке. Я отодвинулся в сторону, потому что заболели глаза и помутнел тёплый цвет.

– Для кого? А, для помощницы сто тысяч! Но что они значат?

– Я назвал помощницу сто тысяч в честь Виктории Бросовой, – произнёс необыкновенно ласково Виктор. – Она и есть Витуша.

– Неужели вы влюбились в неё? Боже, сколько вам лет? Не говорите, я знаю сколько, это просто выражение!

– Мне не важно, что ты думаешь теперь обо мне, и меня мало интересует твоё мнение. Раз уж у тебя есть предрассудки, то мне тебя жаль. Из-за подобных взглядов легко пренебречь действительно важным, а я не хочу наступать на одни и те же грабли. Я дам помощнице имя при всех гостях, которые будут присутствовать в центре, и нас снимут и покажут в новостях. Ты разве не устал видеть, за кого их принимают? Я устал, потому что они мои творения, и я люблю их, как собственных детей, которых, к сожалению, у меня никогда не получится.

– Вас могут возненавидеть, а в первую очередь не понять.

– Ты же понял.

– Я ваш работник, не более того, а вы мой директор. У меня нет выбора, приходится соглашаться во всём, чтобы не вылететь отсюда.

По лицу его промелькнула тень огорчения, но он скрыл её и сразу оживился, сорвав осторожно лилию и поднеся её к носу.