Книга Постфактум. Две страны, четыре десятилетия, один антрополог - Клиффорд Гирц

Мое собственное описание и описания, сделанные другими, напоминают мне старый фильм с Редом Скелтоном, название которого я не помню. Скелтон играет бездарного автора приключенческих романов для мальчиков. Шагая туда-сюда, он диктует машинистке: «В палатке Чудо-парень понял, что оказался в западне. Вокруг кружили индейцы. Прерия была охвачена огнем. Запас пуль вышел. Еда кончилась. Приближалась ночь. Как же Чудо-парень выберется из палатки? Конец главы 22». Пауза, пока Скелтон собирается с мыслями. Затем: «Глава 23. После того как Чудо-парень выбрался из палатки…»179

* * *

Когда я уехал из Чикаго, а марокканский проект уже запустился и благополучно функционировал, я оказался в самой нестандартной и самой сложной академической среде из всех, что я видел: в Институте перспективных исследований в Принстоне, штат Нью-Джерси. Этот институт был основан в 1930 году на пожертвования семьи, владевшей сетью универмагов в Нью-Джерси. Автор проекта и первый директор института, предприниматель-филантроп и человек, способный решать любые проблемы, Абрахам Флекснер, задумывал его как ответ Америки оксфордскому Колледжу Олл-Соулз и парижскому Коллеж де Франс, а также в качестве рая для выдающихся исследователей и ученых, которые бежали из фашистской Европы. Флекснеру было тогда глубоко за шестьдесят, и за ним тянулся шлейф триумфов и поражений. При этом он не был обделен ни ясностью взглядов, ни широтой мыслей:

Значительное содействие прогрессу могло бы оказать [он написал это примерно за год до открытия Института] создание высшего учебного заведения или института… Это должно быть свободное сообщество ученых – свободное, потому что зрелые личности, движимые интеллектуальными устремлениями, должны быть предоставлены сами себе и сами ставить перед собой цели и достигать их способами, которые они сами выберут. Администрация должна быть небольшой и умеренно оплачиваемой. Исследователи и ученые должны участвовать в управлении; президент должен спуститься со своего пьедестала. Термин «организация» следует запретить. Данный институт должен быть открыт для людей компетентных и развитых, которые не нуждаются в том, чтобы их кормили с ложки, и сочли бы это оскорблением… Следует обеспечить простую обстановку – книги, лаборатории и прежде всего спокойствие: отсутствие отвлекающих факторов в виде мирских забот или обязанности пестовать незрелых студентов. Необходимо как обеспечить комфорт в самом институте, так и предоставить комфортное жилье сотрудникам. Институт не должен быть полностью укомплектован или симметричен: если на кафедру не нашлось превосходного кандидата, ее следует оставить вакантной. В Америке нет таких университетов – нет ни одного института и ни одного учебного заведения, которые бы занимались образованием и исследованиями на высшем уровне. Повсюду серьезные задачи, ради которых и существуют университеты, отступают на второй план под нажимом преподавательских и профессиональных обязательств… наука и ученость приходят в упадок, деньги тратятся впустую…

Чего можно было бы ожидать, будь такой современный американский университет учрежден? Он привлек бы самых способных исследователей и ученых; самые серьезные студенты захотели бы попасть в его лаборатории и на семинары. Он был бы небольшим… но его движущая сила оказала бы судьбоносное воздействие, какого бы размера он ни был. Он был бы подобен линзе, фокусирующей лучи, которые сейчас рассеяны…180

Сегодня, когда обвинение в элитарности стало мощной делегитимизирующей силой, подобные высказывания реже встречаются в публичных речах. Больше никто не рассуждает столь беззаботно и, конечно, столь откровенно об удобствах для преподавателей и жизни в удалении от мира. Но это не только выражение идеалов, породивших Институт; это также выражение духа или идеологии, которая, формулируемая и подтверждаемая преподавателями, директорами и попечителями, с тех пор и по сей день продолжает его вдохновлять.

Или, по крайней мере, должна вдохновлять. С самого начала идеализированный характер такой картины высшей академии, места, где разум общается с разумом и где нет места страсти, человеческому Я и невежеству, был встречен с определенной настороженностью. Когда Флекснер написал одному из своих первых советников, Феликсу Франкфуртеру, что Институт будет «раем для ученых», Франкфуртер, который, каковы бы ни были его прочие качества, хорошо разбирался в реальности, ответил: