Книга Джугафилия и советский статистический эпос - Дмитрий Орешкин

В настойчивом предложении не дергаться, сидеть ровно и держать руки за спиной — скрытый смысл социализма. Точнее, дергаться можно — но лишь по разрешенным направлениям. Выступать с трудовыми починами, выдвигать встречные планы, делом откликаться на партийные инициативы. Это приветствуется и открывает путь к карьерным вершинам. А там уж Хозяин (Вертикаль, Корпорация, «тайный Орден меченосцев»…) определит, куда тебя бросить и чем загрузить. Установит производственные нормы, накажет за невыполнение, поощрит за усердие. Для восстановления рабочей силы обеспечит казенным кормом (не досыта и без баловства), жильем (теснее, чем при царе) и культурным досугом. В идеале, если Хозяин добрый, может даже выделить немного денег на реализацию личных потребностей. Но только деревянных! Чтобы имели покупательную способность лишь на обнесенной железным занавесом территории.

Все в этой модели замечательно, но отсутствие конкуренции и заинтересованности на всех этапах производственного процесса (в том числе связанное с негодной валютой) закономерно приводит к интегральному снижению качества и количества продукции. Тут ничего не попишешь, даже основоположники марксизма понимали, что свободный и положительно мотивированный человек трудится эффективнее подневольного и отрицательно мотивированного (кнутом, штыком и продуктовыми карточками). Правда, среди мотивационных механизмов СССР была еще звонкая пролетарская песня и безудержная вера, опирающаяся на социальный миф им. Ж. Сореля. Но скоро выяснилось, что этого недостаточно. К 1922 г. Ленин убедился в справедливости этих соображений на личном опыте, внезапно обнаружив, что после успешных социалистических преобразований ему нечем кормить войско и партийных начальников среднего уровня. Цветной бумаги напечатано много, а купить нечего. Да и труд освобожденных пролетариев что-то не радует отдачей.

Реванш № 1, катастрофа № 2

С переходом к твердой валюте и НЭПу все более-менее понятно: уперлись рогом в материальные ограничения — пришлось развернуться. Труднее понять, зачем после быстрого восстановления экономики большевики эту твердую валюту опять затеяли истреблять. Честно причину они, конечно, не назовут. Но цифры говорят лучше слов. Общая канва событий, исходя из опубликованных в том же сборнике партийных документов «Денежная реформа 1921–1924 гг.», такова.

Через два года после возрождения конвертируемой валюты годовой (!) темп прироста промышленного производства достиг 57 %. Сегодня это назвали бы восстановительным ростом. Взрывным; главным образом, в легкой промышленности. Но не только. Про сельское хозяйство нечего и говорить — оно отозвалось подъемом буквально сразу же, благо инвестиционный цикл короткий. Голод исчез, как кошмарный сон, — всего за год. В целом за 1922–1925 гг. производство сельскохозяйственной продукции выросло в 1,4 раза. Потребительские цены снизились на 20 %. Зарплаты (в новой твердой валюте) поднялись. Сальдо внешнеторгового баланса стало положительным; доходы бюджета выросли в разы, объем накоплений (сегодня это назвали бы внутренним инвестиционным потенциалом) составил сотни миллионов золотых рублей. К 1926 г. национальный доход достиг довоенного уровня.

Естественно, советская власть с такими результатами примириться никак не может. Ленина, затеявшего НЭП, уже нет в живых. Ежели дело и дальше так пойдет, то партия большевиков с ее руководящей и направляющей ролью вообще окажется лишней. Капиталисты на концессионной основе строят железные дороги, производят кирпич, гвозди и строевой лес. С помощью рынка продают мужикам. Мужики со своей стороны сеют хлеб, тоже везут на рынок. Продают за конвертируемый русский (советский) рубль. Богатеют. Расширяют производство. Везут больше хлеба, получают больше прибыли — даже на фоне снижения цен из-за конкуренции. Опять богатеют. Кто-то больше, кто-то меньше. Несправедливо. А главное, чистой воды реставрация капитализма! Ну да: классическая схема нормальных рыночных отношений между городом и деревней, описанная еще в «Коньке-Горбунке»:

«Братья сеяли пшеницу Да возили в град-столицу: Знать, столица та была Недалече от села».

Все замечательно, но где в этой пасторали место для товарищей Зиновьева, Каменева, Сталина и Троцкого с их закаленными в революционных боях сподвижниками? Собирать с мужиков налоги, блюсти законы и распоряжаться лишь той частью национального дохода, которая через установленные платежи поступает в бюджет? Смиренно наблюдать, как зона ручного управления и безраздельного волюнтаризма сокращается, а частный капитал, напротив, встает на ноги, усиливается и того гляди заявит свои права на политическое представительство? То есть, по сути, возвращаться к статусу буржуазного правительства, полномочия которого ограничены бюджетом, законами, судами, парламентом, правом частной собственности?! Нет, не на тех напали! В этой стране им по праву завоевателя должно принадлежать все. Фабрики и заводы, города и села, пшеница и братья вместе с Коньком-Горбунком и Жар-птицей. Чтобы пахали и не рыпались. А продукцию сдавали мудрому и справедливому руководству по им же установленной цене. В идеале — бесплатно, то есть за деревянные рубли.

НЭП — особенно в первые годы после Ленина — убивал не столько Сталин, сколько Троцкий, ЧК и близкие к ним рыцари левой фразы. Сталин больше был занят аппаратным маневрированием. Чтобы, всегда имея за спиной большинство, одного за другим устранять конкурентов в борьбе за роль нового вождя. Этот безусловный приоритет исключал следование каким-либо политическим или экономическим принципам. Сегодня, объединив «правых» и «умеренных», уничтожаем самовлюбленного левака Троцкого. За то, что он в партии самый популярный. Завтра с помощью «любимца партии» Бухарина выстраиваем коалицию уже против Зиновьева и Каменева. А послезавтра дожимаем и самого Бухарина, который остался один без партийной поддержки — бери хоть голыми руками.

Всякий раз в рамках новой тактической установки меняется и экономическая риторика Сталина: то борьба с левым уклоном, то с правым. Вплоть до того, что к концу эпопеи появляются такие противоестественные политико-речевые конструкты, как «право-левый уклон» или «троцкистско-бухаринский блок» (притом что Троцкий и Бухарин по большинству вопросов занимали противоположные позиции). Понятно, что автором этих идейных конструкций был сам Сталин, для которого естественно было объединять в «блоки» всех, чье политическое влияние он воспринимал как угрозу своему полновластию.

Здесь он ни в коей мере не первопроходец. Ленин взял у Маркса в основном то, что касалось борьбы за власть: манипулирование фактами, мобилизующий миф для масс и беспощадное сокрушение конкурентов. Перенес на русскую почву и усилил. Энергично трамбовал все небольшевистские (то есть конкурирующие) пролетарские движения. Философские и политэкономические споры его занимали не как способ познания действительности, а как возможность привлечь сторонников и уничтожить противников. Ты, товарищ, со мной или нет? Если да — верный марксист. Если нет — блуждающий в трех соснах дурачок, хвостист, отзовист, ликвидатор, эсеро-меньшевистская сволочь и предатель в великой борьбе классов. Плеханова, который был постарше годами и разбирался в марксизме получше, он дробил именно в такой стилистике. Эту основополагающую манеру наблюдательный Коба и взял у учителя. Приподняв, в свою очередь, на следующий уровень антагонистической нетерпимости. Точнее, приопустив.