Книга Ночные услады - Патриция Райс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ребенок! Итак, у него есть ребенок от этой ведьмы, и он до сих пор молчал! Эльвина была готова убить Филиппа. Как смел он использовать ее вот так, притворяясь, будто она нравится ему? Ведь все, чего хотел Филипп, — это избавиться от жены и ребенка.
— Так прикончи меня и считай, что дело сделано! — бросила ему в лицо Эльвина. — Подумаешь, шлюху убьешь, никто тебе за это и слова не скажет. Но если ты убьешь меня, жди удара из-за спины. Я тебе этого не прощу.
— Если ты убьешь меня, то в жизни не увидишь своего ребенка, — устало промолвил Филипп.
Эльвина замерла.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Не знаю, жив ли твой сын, но ребенок, который носит мое имя, жив. И, если это один и тот же младенец, как я предполагаю, он служит для леди Равенны гарантией того, что Данстон будет принадлежать ей. Если я умру, ребенок позволит ей удержать Данстон. Я — твоя единственная надежда вернуть ребенка.
Сказав это, Филипп прикрыл рукой глаза. Весь дьявольский замысел стал вдруг ясен. Оставалось непонятным одно — роль Эльвины в этом чудовищном обмане.
Эльвина встала, завернулась в простыню и начала собирать вещи. Ни одной лишней минуты она здесь не останется. Филипп знал, что ее дитя в колыбели Данстонского замка, и молчал.
— И куда это ты собралась?
— Не важно. Важно то, что я не собираюсь здесь оставаться.
От человека, предавшего ее дважды, она должна бежать куда глаза глядят. Уже давно пора бы бросить этот лагерь и Филиппа тоже.
— Ты останешься здесь. Я — твоя единственная защита, твой единственный шанс на то, что ты увидишь ребенка. Ты останешься здесь, как было условлено, пока мне не надоешь.
Это был приказ. У нее не было выбора, и он этим бессовестно пользовался.
Эльвина опустила руки. Филипп угрожал ей. Если ребенок в замке действительно ее ребенок, то во власти Филиппа позволить Эльвине увидеться с ним. Она уже унижала себя ради сына, так к чему останавливаться сейчас? Ее жизнь ничего не стоит. Ради ребенка она забудет о гордости. Но однажды убьет того, кто заставил ее так страдать.
Для всех, кто близко знал Филиппа и Эльвину, отчуждение между ними было более чем заметно. Никто, правда, не знал, чем оно вызвано. Эльвина продолжала лечить рану Филиппа днем и спать с ним ночью, но при этом вновь превратилась в пленницу с ледяным взглядом, какой была в самом начале. Филипп пребывал в мрачном расположении духа, поэтому к нему предпочитали не обращаться, чтобы не нарваться на грубость. Люди лишь плечами пожимали, стараясь поменьше общаться и с Филиппом, и с Эльвиной.
Тильда сразу заметила перемену и, стараясь действовать как можно тактичнее, попыталась выведать у своей подопечной, что произошло, но Эльвина отвечала односложно, и старушка оставила попытки разговорить ее. Эльвина понимала, что Тильда знала о ребенке в замке так же, как и Филипп, и тоже скрывала от нее правду. Похоже, ей, Эльвине, не на кого рассчитывать — у нее совсем не осталось друзей, все предали ее, включая Тильду и монаха Шовена.
День и ночь одна мысль не давала Эльвине покоя: ее ли сын живет в замке вместе с леди Равенной и Мартой? Она думала об этом, даже когда Филипп использовал ее для удовлетворения своей похоти. Эльвина больше не могла отдаваться страсти в полной мере, когда образ младенца стоял у нее перед глазами.
Филипп ежедневно устраивал военный совет, а Эльвина уходила все дальше в лес. Посаженные ею лекарственные травы пустили корни, но она утратила интерес к этому занятию. Посматривая на замок, в котором до сих пор жили обреченные, Эльвина думала о том, что отчаяние и безнадежность стали и ее уделом. Как их, так и ее освободит только смерть.
На берегу реки женщины стирали белье. Эльвина вдруг подумала о том, что ей ни разу не пришлось стирать свою одежду. Тильда всегда делала для нее всю грязную работу — и когда она с родителями путешествовала по стране в старой повозке, и когда родители умерли и ей нечем стало платить служанке за работу.
Среди женщин Эльвина заметила одну, которой не видела раньше. Она была одета в черное — не слишком популярный цвет среди тех, кто торгует собственным телом. Охваченная недобрым предчувствием, Эльвина направилась к берегу реки. Черная тень отделилась от других и исчезла в лесу.
Эльвина попыталась разузнать побольше о гостье, но те, кто что-то знал о ней, не желали делиться своими сведениями с любовницей командира войска.
Она подумала, не рассказать ли о своих подозрениях Филиппу. Конечно, женщина в черном могла быть жительницей деревни, но Эльвина была почти уверена, что видела Марту.
Она решила пройти к шатру по опушке. Погруженная в свои невеселые мысли, она заметила Раймонда, лишь услышав его голос.
— Думаешь, я все забыл? Не надейся, я жду своего часа. Говорят, последнее время Филипп не слишком доволен тобой. Как по-твоему, долго ли мне еще ждать своей очереди?
Эльвина все это время не вспоминала о Раймонде и исходящей от него опасности. Не видя его уже довольно давно, она решила, что он покинул лагерь. Но, как видно, ошиблась.
— Пока не встретимся в аду, — сквозь зубы процедила Эльвина и побежала прочь. Она даже не удивилась, отчего Раймонд не остановил ее.
Не желая развлекать мрачного Филиппа, Эльвина решила заглянуть к Тильде и просидела у нее до темноты. Потом, понурившись, побрела восвояси.
Ее появление послужило сигналом к началу ужина. В присутствии слуг молчание было извинительным, но и после того, как слуги ушли, они с Филиппом не обменялись ни словом. Эльвина делала вид, что ест, а Филипп притворялся, будто не замечает того, что у нее нет аппетита. Наконец, чтобы прервать тягостное молчание, Филипп заговорил:
— Предположим, ребенок будет найден. Как ты собираешься его содержать?
Эльвина подняла на него удивленный взгляд.
— Я бы хотела найти где-нибудь домик с маленьким садом. Там я выращивала бы лекарственные травы и продавала их. Думаю, ребенку было бы хорошо со мной.
На лице ее появилось мечтательное выражение. Понимая, что картина будущего, рисовавшаяся в ее воображении, абсолютно нереальна, Филипп усмехнулся.
— Без отца? Кто научит его охотиться, ездить верхом, быть мужчиной?
Эльвина нахмурилась.
— Он будет мужчиной, даже если мне придется всему этому учить его самой.
— Ты считаешь, что у меня нет никаких прав? Он ведь и мой сын, и я не желаю, чтобы он рос среди одних женщин.
— Уж не желаешь ли ты признать ребенка своим?
— Кажется, у меня нет выбора. Твой ребенок родился примерно в одно и то же время с сыном леди Равенны, и поскольку я был с тобой в тот же день, что и с ней… — Филипп выразительно пожал плечами. — Леди, может, и носила в себе семя другого мужчины, но если только ты не нашла себе любовника вскоре после того, как покинула мои объятия… Короче, я знаю, что ты родила от меня.