Книга Марионетка - Александр Горский

— Тринадцать, я не могу, ей тринадцать! — воскликнул Егупов. — Тебя же, дурака, посадят за связь с малолетней. Нет, — махнул он рукой, — нас всех посадят, и меня, и мать тоже, потому что не могли родители не знать о том, что их сын-балбес вытворяет такое.

— Да ничего я не делал, папа, — в отчаянии Денис вновь вскочил на ноги, губы его тряслись, — да мы всего целовались два раза и все.

— Где вы встречались? — Реваев прервал выяснение отношений между отцом и сыном.

— Сначала в том доме, ну, где это все произошло, где было убийство. До того, как там этот мужик поселился. Надя достала ключ, удобно было.

— Удобно ему было, — уже беззлобно пробормотал Станислав Михайлович, — вот надавать тебе по заднице, тогда тебе точно удобно будет с отбитой жопой ходить.

— А потом, когда в доме появился жилец? — продолжил задавать вопросы окончательно перехвативший инициативу разговора полковник.

— Да там же. — Денис увидел недоуменный взгляд следователя и поспешил объяснить. — У него за домом беседка построена, там с двух сторон стены глухие, из дома не видно, даже если в ней свет зажечь. Но мы не зажигали, так сидели.

— Ну да, темнота — друг молодежи, — подмигнул ему Бочкарев. — С Надей понятно, ей только за калитку надо было выйти, и она уже на месте. А ты как туда попадал, неужто каждый раз через забор лазил?

— Зачем? — удивился Денис. — Там же участок на парковую зону выходит, есть вторая калитка, но ей никто никогда не пользовался. Там замка не было, Надя мне щеколду открывала, я и заходил спокойно.

— Там же вроде камера стоит? — изобразил непонимание Бочкарев.

— Так мы ее в сторону еще два месяца назад отвернули, — спокойно объяснил Денис, она теперь калитку не захватывает.

— Молодцы! — Егупов-старший не удержался и отвесил сыну подзатыльник, — ей-богу, молодцы! Вашу бы энергию, да на мирные цели.

— Ну хорошо, Денис, — Реваев прогнул спину в пояснице и потянулся, — мне все более-менее понятно. Вот только такой вопрос — в ночь убийства ты тоже приходил на встречу с Надей?

* * *

Подгорный лежал на кровати, уставившись в потолок, и улыбался. Марина, уткнувшись носом ему в висок, нежно покусывала Максу мочку уха.

— Хорошо-то как, — пробормотал Макс, — вокруг все плохо, а нам хорошо. Так разве может быть? — Он повернулся на бок, теперь они с Мариной касались друг друга носами, и Макс мог чувствовать, как она выдыхает теплый воздух, щекочущий ему лицо.

— Молчи, Макс, молчи! — Она нежно поцеловала его губы, кончик ее языка коснулся его зубов, он приоткрыл рот и втянул в себя этот влажный, теплый язык, так, словно пытался выпить всю ее полностью.

Когда они смогли наконец, тяжело дыша, оторваться друг от друга, Марина толкнула Макса, так что он вновь упал на спину, а сама положила голову ему на грудь.

— Мы столько всего напутали. — Она ласково гладила рукой его щеку, ощущая покалывания небритой щетины.

— Ну, одну ошибку мы уже исправили, — улыбнулся Подгорный, — причем дважды.

— Осталось еще две, — тут же отозвалась Марина.

— Две? — удивился Макс. — Я, наверно, не потяну. Можно мы исправим их завтра? Ну или хотя бы ближе к вечеру?

— Я серьезно. — Марина перевернулась на живот и приподнялась, упираясь руками в грудь Макса, ее лицо было совсем близко, а волосы касались его щеки. — До тех пор, пока мы пытаемся всех обмануть, мы и сами верим, что ложь — это лучшее, что только может быть на свете. Но ложь ведь затягивает, — она наклонилась, и он почувствовал, как ее соски коснулись его груди, — мы утонем в ней, Макс.

— Вот ты сейчас о чем? — нахмурился Подгорный. По его мнению, обстановка к самобичеванию отнюдь не располагала.

— Я о нас. О тебе, — она наклонилась к нему еще ближе, коснулась его щеки губами, — обо мне, — она поцеловала его во вторую щеку, — мы пытаемся всех перехитрить, но ведь всех перехитрить невозможно.

— Ну как сказать, если очень постараться. — Подгорный все еще надеялся свести разговор к шутке.

— Нет, Макс, я так не хочу. — Она резко поднялась и села на кровати, откинув назад волосы. — Я собираюсь поехать к этому следователю — Реваеву — и признаться в убийстве Фроловой[4].

— Что ты хочешь? — Макса подбросило с кровати. — Зачем?

— Затем, — отрезала Марина, — я не хочу ждать того, что кто-то что-то вдруг случайно узнает. Я не хочу, чтобы за мной внезапно пришли в тот момент, когда я этого не жду, когда я играю с детьми или лежу с тобой в постели. Нет, Макс! Лучше я приду сама, сейчас, когда я к этому готова.

— А ты готова к тому, что будет потом? — с ужасом спросил Подгорный. — Ты вообще себе представляешь, что будет потом?

— Что будет? Суд? Тюрьма? Максим, ты действительно считаешь, что это самое страшное, что может произойти с человеком?

— Может, и не самое, но близко к тому, можешь мне поверить, — убежденно ответил Подгорный, — особенно наш суд и наши тюрьмы.

— Ничего, — неуверенно улыбнулась Марина, — я консультировалась с адвокатом, с Блажко, ты его знаешь.

— Господи, ты что, ему все рассказала? — Макс прекрасно знал самого дорогого адвоката Среднегорска, который периодически консультировал еще его отца.

— Да, он хоть и в годах, но, что такое адвокатская тайна, еще помнит, — заявила Марина. — Он уверен, что может доказать непреднамеренность моих действий. Состояние аффекта наши суды не воспринимают как явление, но, по его мнению, в худшем случае, мне грозят два-три года заключения, а в лучшем тот же срок, только условно.

— А три года, это для нас уже, конечно, не срок, — возмутился Подгорный.

— Иван Романович сказал, что даже в таком случае я выйду на год раньше, так как всех, кто себя хорошо ведет, выпускают раньше. Я забыла, он это как-то красиво называл.

— Условно-досрочно, — буркнул Подгорный.

— Точно, — обрадовалась Марина, — и ты это знаешь, значит, так все и есть. Макс! — Она прижалась к нему и крепко обхватила руками. — Я понимаю, что два года — это может быть безумно долго. Но лучше два безумных года, чем я буду сходить с ума всю оставшуюся жизнь.

Макс обнял Марину, провел рукой по ее плечу. Она прижалась к нему сильнее.

— Так будет лучше, Макс. Для всех лучше, — прошептала она ему в ухо.

— А дети? — Он привел последний, наверное, самый сильный, но уже бесполезный аргумент.

— А дети будут со своим замечательным отцом.

Макс тяжело вздохнул и отстранился.

— Ты не думаешь о том, что этот замечательный отец сам находится в розыске? И что если все пойдет по худшему сценарию, то двумя годами мне никак не отделаться?