Книга Плененные любовью - Элейн Барбьери

— А ну-ка скажи мне, Аманда, скажи, кто завладел твоим телом и душой настолько, что ты полностью покорна его воле? Скажи, чье тело сделало тебя его рабыней, как прежде ты поработила его сердце и душу? Скажи, кому удалось познать тебя так, как это не мог и не сможет сделать никто на свете? Ну же, отвечай! — ласково настаивал он, улегшись поверх ее тела и не спуская глаз с милого, любимого лица. — Назови мне его имя!

— Его зовут Чингу, — еле слышно выдохнула Аманда шепотом, прерывистым от усталости и избытка чувств. — Это он владеет мной так, как не сможет никто на земле!

И тогда наконец Чингу, сияя от счастья, вошел в нее одним сильным, решительным рывком, чтобы изведать наслаждение и восторг, которые только предвкушал на протяжении всех этих долгих часов. Вскоре он содрогнулся в последний раз и откатился на бок, задыхаясь, не выпуская из объятий свою молодую, прекрасную жену. Аманда почувствовала на себе его взгляд и обернулась. Вспышка страсти миновала, и теперь его темные глаза были серьезными и сосредоточенными.

При виде ее недоумения Чингу глубоким, прерывистым от любви голосом прошептал то, что снова и снова повторял про себя:

— Аманда, ты моя любовь, ты моя жизнь. — Он ласково привлек ее к себе и лежал так, не шелохнувшись, пока она не заснула.

По некоему молчаливому соглашению ни тот ни другой ни разу не пытались обсуждать эту удивительную ночь, но теперь Аманда то и дело натыкалась на пристальный взгляд темных, жгучих глаз Чингу и невольно краснела. В последующие два дня этот пронзительный взгляд и смущенный румянец сразу приводили молодых супругов на ложе, причем вовсе не обязательно в ночное время. Однако Чингу при этом был неизменно осторожен и больше ни разу не позволил себе безумных вспышек вроде той, что случилась в их первую ночь после возвращения. Он ужасно боялся навредить ребенку и без конца ругал себя за несдержанность и поклялся не давать воли чувствам до тех пор, пока его сын не родится на свет. После того как Аманда оправится, у него будет вполне достаточно времени, чтобы наслаждаться близостью с ней, и при одной мысли об этой возможности у Чингу быстрее билось сердце. Ну а до тех пор ему остается одно — нежность и терпение, которые у Чингу имелись в избытке.

Два дня любви пролетели до обидного быстро. Необходимо было вернуться к жестокой, беспощадной реальности. На рассвете третьего дня Аманда открыла глаза и увидела в сумраке, царившем в вигваме, что Чингу уже встал. Не замечая, что она проснулась, Чингу собирался идти в форт Карильон.

Аманда покраснела от смущения и удовольствия, любуясь его нагим телом. Прекрасно сложенное, сильное, оно завораживало изяществом скользящих, кошачьих движений и игрой выпуклых мускулов под гладкой бронзовой кожей, пока Чингу натягивал на себя обычную замшевую одежду. Он почувствовал на себе ее взгляд, обернулся и широко улыбнулся, сверкнув яркой полоской зубов на смуглом суровом лице. У Аманды сладко замерло сердце при мысли о том, какой прекрасный человек ее муж, Чингу.

А он уже опустился на колени возле ее ложа, легонько поцеловал в губы и прошептал:

— Уже светает, Аманда, мне пора идти. — Его темные, пронзительные глаза ласково смотрели на разрумянившееся от сна милое лицо и на плечо, показавшиеся из-под вороха теплых шкур. Он старался как можно лучше запомнить эту картину, чтобы сохранить на протяжении долгого, трудного похода и бесконечных одиноких ночей. На миг Чингу приподнял одеяло, чтобы полюбоваться молочно-белым, нежным телом, все изгибы которого успел выучить наизусть, и задержался взглядом на слегка округлившемся животе. На языке своих предков он прошептал:

— Взгляни, Аманда, на моего сына. Он так быстро растет! К его восторгу, Аманда ответила на том же языке, и от неловкой улыбки в уголке рта призывно мигнула милая ямочка:

— Да, Чингу, это так.

Он припал на миг губами к мягкой округлости, прежде чем снова укрыть ее одеялом, спасая от утренней стужи, пробиравшейся в вигвам. В глубине чудесных синих глаз Чингу увидел слезы. Он запустил пальцы в спутанные теплые шелковистые волосы, рассыпанные вокруг любимого лица, и поцеловал мягкие, податливые губы. Аманда севшим от волнения голосом спросила:

— Когда ты вернешься, Чингу?

— Я вернусь не позже новолуния и больше не оставлю тебя до тех пор, пока мой сын не увидит этот мир! — Понимая, что никакими словами не остановить готовые вот-вот пролиться слезы, он просто высказал то, что лежало на сердце: — А теперь пора прощаться, но мне будет одиноко без тебя. Я слишком люблю тебя, Аманда.

Он обнял и поцеловал ее в самый последний раз. Аманда отвечала ему горячо, неистово, со всей силой страха перед разлукой.

Через мгновение Чингу ушел, а она осталась лежать неподвижно, зарывшись в одеяло, не желая подниматься и браться за дела. Внезапно Аманда соскочила с лежанки, накинула на плечи одеяло и выглянула из вигвама в надежде еще раз увидеть покидавший деревню отряд. В сером предрассветном сумраке молчаливая цепочка воинов двигалась быстро и бесшумно, их снегоступы оставляли широкий след на свежем слое снега, выпавшем ночью. Аманда, не ощущая холода, все смотрела, смотрела им вслед, пока все пятьдесят воинов не скрылись из виду. Пусто стало у нее на душе.

Теперь, когда Аманда осталась в вигваме одна, время для нее словно остановилось. К исходу второго дня она уже отчаялась придумать хоть какой-то способ отвлечься от тоски одиночества. Чувствуя себя покинутой и несчастной, она отправилась к Нинчич в надежде найти утешение в обществе приемной матери и сестер. Ее ожидания оправдались — уже через час беспечная болтовня двух неугомонных девчонок и искренняя радость, светившаяся на лице Нинчич в ее присутствии, помогли развеять тоску, и Аманда немного приободрилась. И все же от старой индианки не укрылось подавленное состояние, в котором названая дочь пришла к ней в вигвам, и Нинчич радушно предложила Аманде разделить с ней кров до тех пор, пока не вернется Чингу. Аманда несказанно обрадовалась такому предложению, сбегала на минутку к себе, чтобы взять кое-что из продуктов, и больше уже не уходила от Нинчич. Благодаря этому следующие десять дней ожидания дались ей намного легче, чем два первых.

Однако даже поддержка Нинчич не смогла избавить Аманду от чувства вины за то, что она так и не сумела найти общий язык с родителями Чингу. С самого начала Лингу и Кахакетит не скрывали своего недовольства той, кого Чингу выбрал себе в жены. Аманда никогда не ставила им этого v вину, так как понимала, что вряд ли их единственный сын оправдал родительские надежды, когда решил жениться на бестолковой бледнолицей. Их разочарование и неприязнь казались Аманде вполне заслуженными, и она не пыталась изменить положение, пока не решила, что ее ребенку будет необходима не только родительская любовь, но и любовь бабушки и деда.

Итак, однажды Аманда встала пораньше, сосредоточенно думая о поставленной перед собой цели, завернула в узелок немного сладких лепешек, которые благодаря урокам Нинчич умела печь и они получались особенно вкусными. Она отправилась наводить мосты над пропастью между ней и родителями Чингу. Но с каждым шагом первоначальная решимость шла на убыль. Всплыли в памяти неподвижные лица надменных стариков, и это окончательно лишило ее отваги. Остаток пути Аманда проделала скорее из упрямства, нежели из храбрости. Она заставила себя внятно назваться у порога чужого вигвама и не сбежать в ожидании ответа. Наконец женский голос, лишенный малейших признаков радушия, позволил ей войти. Аманда шагнула внутрь, осмотрелась и с облегчением перевела дух: судя по всему, Лингу здесь не было. Встречаться сейчас сразу с обоими было бы свыше ее сил.