Книга Не чужие - Мария Коваленко

Самые худшие ожидания оправдались по двум пунктам: над вентилем кто-то качественно поработал напильником, а переходник в ванной полетел из-за странной деформации совсем новой прокладки.

Откуда ей взяться в квартире, в которую по уверениям Майи почти год не ступала нога сантехника, было загадкой. Эксперт, которого в НИИ криминалистики раздобыл Василий, уверял, что дело пахнет криминалом, и рекомендовал написать заявление в полицию.

Как бы ни хотелось именно так поступить, девчонка слишком любила свою квартиру. Она полностью доверяла всем друзьям и соседям, и никакие уверения не смогли заставить ее начать расследование.

Василий, у которого запас красноречия был богаче моего, развел руками. Я же перевез в квартиру из дома самые необходимые вещи и сменил замки.

К третьей неделе под одной крышей старая квартира стала словно своя. Это было трудно объяснить, но она вдруг оказалась удобной, как старый любимый свитер, который несколько лет пролежал в шкафу и снова стал впору.

Еще одно давно забытое ощущение.

Рядом с Майей удивительным образом яркие ощущения возникали постоянно. Некоторые из прошлого, где я был не один. Другие — совсем новые.

— Мой ненасытный мужчина, из-за того, что ты постоянно привозишь еду, я не могу понять: я плохо готовлю, или тебе мало? — сытая и довольная девчонка устроила свою голову у меня на сгибе локтя и принялась выписывать указательным пальцем узоры поверх моих татуировок.

После хорошей тренировки, вкусной еды и пары раундов в кровати шевелиться было лень. Тем более лень придумывать ответ. В правду все равно бы не поверила.

Для кого-то готовить для мужчины — норма. Для кого-то пережиток феодального строя. Мне пока что попадались лишь вторые. Они же и приучили приходить в гости или на сытый желудок, или с едой.

— Мне мало тебя. Постоянно. Это факт. — Я перехватил шаловливые пальцы в опасной близости от бедра.

— А как я готовлю? — приподнявшись, Майя распласталась на мне сверху. — Нравится? — досужая гимнастка спустилась пониже, туда где мы только недавно разъединились.

— Я еще не все распробовал, — разговор мгновенно вышел за рамки гастрономии. Уже и не верилось, что месяц назад эта раскованная красотка больше напоминала сбежавшую из монастыря послушницу, которая постоянно прикрывала грудь руками и заливалась краской, раздвигая ноги.

— Не все? — карие глаза вспыхнули. — У тебя, может, где-то кулинарная книга припрятана?

Наслаждаясь видом, я закинул руки за голову.

— Ага! Со списком любимых блюд.

— И что же из самого любимого мы еще не успели попробовать? — между пухлых алых губ мелькнул язычок.

— Боюсь, если я оглашу тебе сейчас весь список, ты от меня сбежишь, — держать руки за головой становилось все сложнее.

— Ты меня пугаешь или хвастаешься?

Девчонка гордо выпятила вперед грудь. Два идеальных полушария с коралловыми сосками. От одного вида на них у меня во рту мгновенно собралась слюна. Не дай Бог Майе узнать когда-нибудь, как действует на меня. Сделает подкаблучником, и не замечу.

— Надеюсь, что не пугаю, — голос сел, а южнее вырос такой твердый столб, что можно было колоть орехи.

— А например?..

Кое-кто отчаянно напрашивался на третий раунд.

— У меня самые серьезные планы на эти губы, — я провел пальцем по влажным, пухлым, как мандариновые дольки, полумесяцам, — на твою сладкую попу и на грудь, — обхватил ладонями потрясающие полушария. — Мечтаю поиметь тебя между ними, а потом заставить проглотить все до капли.

Глаза Майи потемнели. Сейчас они стали цвета горького, подтаявшего шоколада. А щеки вспыхнули румянцем.

Ради такой красоты не грех было бы превратиться в самого пошлого на земле сукиного сына и, не жалея слух соседей, словом и делом развращать мою девочку.

— Интересно… — Майя закусила губу, — мне когда-нибудь станет тебя много? Такое вообще возможно?

Крутанувшись, я подмял ее под себя. Пора было прекращать с болтовней и сомнениями.

— Надеюсь, что нескоро, — потянулся за презервативом под подушкой, — очень нескоро.

Раньше я бы и не подумал, что такая простая штука, как секс, может быть настолько разной. Раньше среди фанаток и толпившихся вокруг девиц не было скромных пчелок, которые вспыхивали от одного прикосновения.

Теперь разница ощущалась явно. Майя не владела никакими техниками, не соблазняла меня эротическими тряпками, но стоило ей оказаться подо мной, все эти "не" перекрывала откровенная, лишенная всякого показушничества отдача.

Ее накрывало точно так же, как меня. До сведенных от острого напряжения бровей. До шипящего вдоха, когда входил в нее. До искусанных в кровь губ после жаркой близости. Эмоции и чувства читались в глазах, и от этого доверия голову сносило, как от ударной дозы абсента.

Майя была словно выточена под меня. Раскованная, честная в кровати и примерная студентка отличница — за ее пределами. Было бы можно — посадил бы ее под замок. Спрятал бы от всех: от идиотов-студентов, которые проморгали такую красоту рядом, от зажравшихся клиентов клуба, которые трахали ее глазами, пока она наполняла их бокалы и благодарила за чаевые.

Спрятал бы от собственной сестры с ее больным мозгом.

Юля как чуяла, что в моей жизни кто-то появился. Каждую нашу встречу она забрасывала меня вопросами, намекала на встречу втроем и знакомство, но я молчал. Дурацкая поездка в Минск дала ответы на очень многие вопросы, и давать сестре повод для новой забавы не было никакого желания.

Не сговариваясь со мной, Майя молчала тоже. Юля раз в неделю исправно вытягивала ее то в кафе, то к нам домой, но личную жизнь пчелка держала под замком.

«Макс, мне неспокойно рядом с ней», «Давай пока не скажем ничего твоей сестре» — мою мудрую девочку даже не нужно было ни о чем просить. Она не знала и доли правды о Юле, но чувствовала опасность так же хорошо, как чувствовала меня.

Так уж получилось, но до своих двадцати шести я никогда не жил с женщиной. Исключение было лишь одно, еще в Монреале — наглая персидская кошка соседки, которая по балкону каждое утро приходила ко мне на завтрак. Бороться с ней было бесполезно. Открытую форточку меховая подушка штурмовала на раз, а закрытое окно брала истошным мявом.

С Майей все сложилось точно так же, как с ее квартирой. Я не чувствовал себя загнанным в загон бараном. Мне не приходилось изображать из себя долбанного мозгоправа, который способен уловить женскую мысль или найти логику в действиях.

Я пахал в поте лица на арене, а дома — ел, спал, занимался сексом, иногда, как старый пень, смотрел в обнимку с девчонкой какие-то фильмы и не парил голову планами. Моя удовлетворенная бытом примитивная составляющая готова была петь девчонке оды, а вторая, интеллектуальная, ушла в бессрочный отпуск.