Книга Война с деревьями начнется тринадцатого - Дидье ван Ковелер

Я бормочу слова благодарности. Потом раздеваюсь, натягиваю пижаму, которую она для меня выбрала, и ложусь в постель, которую она мне постелила. Будто я был полным сиротой и наконец обрел приемную семью.

Что со мной происходит? Как странно вдруг снова ощутить себя маленьким мальчиком, когда ты еще минуту назад был подростком, пытающимся с риском для жизни вести игру со взрослыми. Почему у меня никогда не было такого человека, как Эдна? Почему я вырос между льдиной-матерью и тряпкой-отцом? Льдина стыдилась моего непрезентабельного вида. А тряпку я пытался любить. Ведь надо же гордиться хоть кем-то, когда все тебя презирают, иначе как жить?

Не знаю, почему я вдруг стал так суров к родителям. Ведь совсем недавно я ощутил, что они меня любят. И эта любовь даже вновь соединила их… Может, теперь мы квиты? Я больше не обязан выбиваться из сил, чтобы сохранить семью? Что же мне нужно?

Я переворачиваюсь на другой бок. В моей жизни когда-нибудь наступит покой? У меня и так предостаточно проблем. На меня взваливают груз невыполнимых задач, я сам накручиваю себя несбыточной любовью. И это не считая моей постоянной злости на то, что я родился в такой семье…

Я снова натягиваю одеяло и гашу свет. Комната, где выросло много детей, гораздо больше говорит моему сердцу, чем холодная роскошь министерских апартаментов. Говорить-то говорит, но вот отклика во мне нет. Слишком поздно. Я, может, проживу сто жизней в своей одной, прежде чем стану взрослым, но я все равно пропустил самое главное.

Идиотская фраза. Если бы я только знал, что это – самое главное. Понимающие друг друга родители, братья-сестры, глупые радости, школьные романы, простые удовольствия?

Нет, лучше вообще об этом не думать. Нет ни малейшего желания возвращаться назад и гадать: что было бы, если… Прошлое прошло. Мне нужно что-то новое. Стать другим. Хотя бы просто заснуть. И перестать мечтать. Какой прок от мечтаний? Только злость, сожаление и раздражение от того, что реальность бесконечно далека от них. Я должен держать все при себе. Всегда уступать другим, входить в их положение, стараясь забыть о том, что со мной никто никогда не считался.

Мне надоело быть собой. Пусть даже я не знаю, кто я.

24

Министерство энергоресурсов, частные апартаменты, 6:66

Резиновый Борис Вигор сидит в той же позе на диване перед погасшим экраном с большими серебряными часами на коленях. Вернувшись из другого мира, он попал в ловушку своего земного воплощения – резиновую куклу – и теперь не может пошевелиться. Даже маленькой Айрис не по силам вернуть папу в рай, где она приготовила ему место. Он не может найти дорогу назад, потому что был занят только собой. Он стал пленником материального мира, жертвой обмана, и этим невольно подвергает опасности Томаса Дримма. И весь остальной мир. Остатки мира, которых скоро тоже не станет. Из-за него. Из-за его ошибки. Его слепоты и глупости.

С тех пор, как он умер и понял это, Вигора парализует тяжкое чувство вины. Что толку в прозрении, если не можешь ничего изменить? Пожалейте меня, отмените мою смерть. Сделайте так, чтобы другие жили, а мне дайте уйти в небытие. Это все, чего я заслуживаю, – небытие. Это то, чем я являюсь, – небытие. Дайте мне вернуться к началу. Раствориться. Забыться.

Оливье Нокс входит в гостиную, доедая засахаренный мандарин, и рассеянно слушает мольбу резиновой куклы. Поднимает часы, надевает их на руку. Берет зубочистку, улыбается, смахивает с пальцев крошки сахара.

– Вы великолепны, – он бесцеремонно сдергивает Вигора с дивана. – Я правильно сделал, что убил вас. Наблюдать, как вы эволюционируете, – просто наслаждение. Вы молите о небытии, Борис, но его нет. Есть только Ад, и это вовсе не печь, а кладовая. Ваша тоска в тысячу раз слаще засахаренных фруктов.

Он направляется в кабинет, неся фигурку за ногу.

– Я не должен вам этого говорить, но из моей кладовой есть выход. Всегда существует какой-то вариант искупления, чтобы избавиться от мук совести. При условии, конечно, что вы найдете себе преемника. Вы догадываетесь, о ком я говорю. Вы проиграли первый раунд, это нормально. С вашей внешностью болвана, тем более на том же самом месте, где вы были обмануты и умерли… У вас не было ни единого шанса начать переговоры с Томасом. Пока вы не освободитесь от себя, Борис Вигор, вы будете просто мертвым грузом.

Он открывает люк измельчителя мусора.

– Ну давайте, я вам помогу.

Короткое гудение, и на дно корзины для бумаг падает несколько резиновых макаронин.

– Но будьте осторожны: я даю вам всего один шанс, – добавляет Нокс и идет в ванную.

Он чистит зубы, иронически поглядывая на инициалы покойного Бориса Вигора, выгравированные на флаконах с омолаживающими кремами. Затем споласкивает рот и пристально смотрит в зеркало.

– Я очень горжусь тобой, Томас Дримм.

С отвращением, которое сразу же сходит на нет, я замечаю, как хорошо мне становится от этих слов, как смягчают они тоску, овладевшую мной после сцены с резиновой куклой. Я чувствую себя так, будто меня поймали в какой-то мягкий, сладкий и липкий кокон. В засахаренный фрукт, хрустнувший на зубах.

Рот Оливье Нокса растягивается в улыбке и плотоядно произносит:

– Обожаю тебя.

– Мы обожаем тебя, – повторяет отражение Лили Ноктис в зеркале.

И два лица меняются местами, пока не сливаются в одну и ту же улыбку, в которой я растворяюсь.

25

Солнечные лучи льются в детскую комнату. Солнце играет на занавесках, рисует на полу танцующие силуэты. Уже, наверное, полдень.

Я приподнимаюсь на локте. Не могу прийти в себя от изумления. Я заснул в отвратительном настроении, злой на весь мир, но эта ночь была лучшей в моей жизни. Без тревог, без кошмаров, не оставляющих воспоминаний, без этой опустошенности, с которой я обычно каждое утро тащусь к завтраку.

Постанывая от удовольствия, я потягиваюсь в мягкой кровати, пахнущей попкорном и старыми кедами. Это кровать абсолютно счастливого детства, веселого отрочества, без проблем и сердечных мук. Сегодня утром я проснулся с чувством, что здесь меня любят. Любит этот дом, его уютная тишина… Я забыл о своих планах, заботах, о долге. Будто, надев пижаму, которая мне мала, стал кем-то другим. Будто все, от чего я страдал, слезло с меня, как старая кожа. Я словно линьку прошел. Если это признак полового созревания, то, честное слово, я не против.

Приняв душ, я одеваюсь и спускаюсь вниз.

На кухне я обнаруживаю Эдну Пиктон и ее плюшевого мужа, прислоненного к кастрюле, над которой она чистит картошку. Рядом стоят два подноса с завтраком. Из этого я заключаю, что Бренда тоже не торопится просыпаться.

Чудесно пахнет кофе, чаем, молоком, горячим шоколадом, беконом, блинчиками… Всем сразу, на любой вкус. Всем, что так вредно для здоровья. В этом доме просто невероятная атмосфера. Здесь не мучают кошмары, здесь живут в ладу с собой и со всем миром. Сегодня нет ни войны, ни новостей, ни министров, ни родителей, ни даже деревьев. Есть только ощущение времени, которое застыло и в котором так хорошо просто жить.