Книга Попытка возврата - Владислав Николаевич Конюшевский

— За собой приглядывайте! А то только вас без надзора оставишь, так сразу себе ноги ломаете.

Это я ему намекал на Змея, который в последнем выходе, прыгая по камням, голеностоп потянул. Шах не остался в долгу и, шкодно улыбнувшись, выдал:

— Ой, ой, ой! Чья бы корова мычала! Не подскажешь, а кто у нас, оставшись без присмотра, тут же доблестно атаковал мирно спящий наряд Пирицбергской комендатуры? Нет, я понимаю — комендачей никто не любит, но зачем было при этом бодро и радостно пинать в промежность старшего наряда? Теперь ведь наши водители в Пирицберг ездить боятся, так как комендантские объявили кровную месть. Яйцо так сказать, за яйцо!

Нет, ну не козел? Я мужикам сдуру рассказал о своем конфузе, и теперь, похоже, они меня при каждом удобном случае подкалывать будут! Пыхтя от возмущения, я уже хотел было вспомнить, как Марат со товарищи не менее бодро утопили симпатичный плавающий «фолькс»[36], в результате многоходового обмена добытый лично мною у СМЕРШевцев, но в последний момент поймал себя за язык и важно произнес:

— Как гласит старинная восточная мудрость: «Даже обезьяна иногда падает с дерева»…

Шах от моей сентенции настолько опешил, что не нашелся, что ответить, а Гусев, который глядел на нас смеющимися глазами, поняв, что продолжения не будет, прихлопнув по капоту ладонью, подытожил:

— Приказ ясен?

— Так точно!

— Ну тогда — с богом мужики!

И мы поехали…

Дорога была хорошая, поэтому катили быстро. Гек, сидевший за рулем, бибиканьем отгонял беженцев к обочине и, наслаждаясь скоростью, все давил и давил на акселератор. Пришлось даже одернуть раздухарившегося подчиненного, так как «УльЗиС» с остальными ребятами начал отставать. Бывший «додж» — машина более тяжелая и для гонок не приспособленная. «ГАЗик», он, конечно, тоже вовсе не для треков проектировался, но «шестьдесят седьмой» всяко-разно порезвее «американца» будет.

Потом пришлось остановиться, чтобы пропустить танковую колонну. После чего мы свернули по дороге на запад, и навстречу стали попадаться уже не беженцы, а топающие по обочине пленные. Я сначала даже удивился, не обнаружив конвоиров, но потом увидел, что они все-таки присутствуют. Просто толпу фрицев, человек в двести, сопровождали всего пятеро наших бойцов, верхом на лошадях.

Хотя, с другой стороны, чему тут удивляться? Сам ведь видел, как гитлеровская рота практически в полном составе конвоировалась каким-то мужиком, по виду из ездовых, и парнем в очках. При этом они оба сидели в телеге, на которую было навалено оружие пленных, а сами фрицы покорно топали за этой телегой, не делая никакой попытки бежать. Европа, однако. Культура, мля, — если взяли в плен, то руки в гору и не жужжи. Это ведь не дикие восточные варвары, которые даже ранеными сбегали из таких вот колонн, чтобы снова бить врага…

Потом мы свернули несколько не туда и заблудились. Хорошо, встретили рембатовскую «летучку», которая ехала в Страсбург и, пристроившись за новеньким «ГАЗ-63»[37], через двадцать минут были на границе. Ну как на границе… В свое время Эльзас и Лотарингия были включены в состав Третьего рейха и соответственно считались территорией Германии. А когда наши войска вошли на эти земли, то, разумеется, была подтверждена их принадлежность Франции. Поэтому были поставлены КПП для обозначения восстановления статус-кво. И эта граница мне очень понравилась! Ведь я до сих пор помню, насколько геморройно было получить шенгенскую визу в мое время. Причем даже не столько геморройно, сколько унизительно… Зато сейчас, показав удостоверение личности младшему лейтенанту на контрольно-пропускном пункте, я без задержек повел свою колонну дальше.

Жалко только, что ощущениями поделиться было не с кем — моим ребятам, наверное, просто дикими показались бы иные расклады. И я говорю даже не про военное время, когда подобное положение само собой разумеется, а про мирное. Ведь и в дальнейшем никому из этой европейской шелупони и в голову не придет спрашивать у гражданина СССР, который захочет посетить их страну, доказательство того, что он не останется в какой-нибудь сраной Бельгии или Голландии на постоянное жительство. Нет, они его будут облизывать и в попу целовать, как и всех туристов. А все почему? Да потому что наша страна — сильная. Слабых ведь нигде не уважают и норовят пнуть при каждом удобном случае. И так происходит на всех уровнях: как по отношению к отдельным гражданам, так и по отношению к стране в целом.

От философских мыслей меня отвлек Лешка. Мы как раз проезжали через городок, где он, крутя головой и разглядывая как пейзаж, так и девушек, разочарованно вякнул:

— И ЭТО француженки?!

Я хмыкнул:

— В основном — немки. Но и француженок хватает.

— А почему они такие страшные!? Во всех книгах француженки описывались как идеал красоты, а на самом-то деле…

Снисходительно глянув на Пучкова, я принялся объяснять:

— Ты слышал выражение — о вкусах не спорят? Вот видишь… Получается, что «лягушатникам» и эти крокодилы за принцесс сходят. А вообще, я же тебе рассказывал про негативный отбор. У них еще лет триста назад была тенденция: если баба красивая, то называли ведьмой — и на костер. И так продолжалось черти сколько лет. Вот тебе и результат, — взмахом руки я показал за окно, — а маму природу не обманешь. Если постоянно изничтожать красивых баб, то они просто перестанут рождаться.

Сидевший сзади Марат поинтересовался:

— А мужиков тут не жгли, исходя из этого же принципа?

— Нет. Мужиков практически не трогали. Так, сотню-другую, не больше. И вовсе не по причине внешней красоты. Тут, видишь, какое дело, — повернувшись на сиденье, я с самым серьезным видом добавил: — Здесь ведь католицизм с его воинствующим безбрачием процветал. То есть с бабой — ни-ни. А местные попы тоже люди и им тоже чего-то смутно хочется. Поэтому красивых барышень и жгли, чтобы соблазна избежать. Но пипец подкрался с другой стороны, поэтому я вовсе не удивлюсь, если лет через пятьдесят тут пидарастеж будет настолько популярен, что люди с нормальной ориентацией останутся в меньшинстве.

Шах передернулся:

— Ну