Книга Носферату, или Страна Рождества - Джо Хилл

Луи работал в гараже, который он открыл на деньги, подаренные ему родителями. Они жили в трейлере в двух милях от Ганбаррела и в тысячах миль от всего другого. Вик не имела машины и по сто шестьдесят часов в неделю проводила дома. В комнатах пахло использованными подгузниками и запчастями для машин. Раковина всегда стояла полная.

Ее сын, Брюс Вейн Кармоди – Брюс в честь деда, Вейн для Вик и Мышонок для Луи, – знал, как включать телевизор и контролировать его громкость. Естественно, телевизор был всегда включен на полную громкость. От истеричного смеха Губки Боба щербатые тарелки дребезжали в сушилке. Когда Вейн не сидел перед экраном в своих наполненных мочой подгузниках, он крался за кошкой, намереваясь ухватить ее за хвост. Кошка Селина заводила его под кофейный столик, где он бился головой, пытаясь встать, или заманивала за углы мебели, о которые он задевал лицом, или направляла малыша к кошачьей коробке. Наткнувшись на нее, Вейн задумчиво выкапывал какашки и пробовал лизать их, желая посмотреть, насколько они съедобны.

Глядя в прошлое, Вик удивлялась, как не сошла с ума от этого бедлама. Она изумлялась тому, что более молодые мамы тоже не теряли рассудка. Когда твоя грудь становится контейнерами молока, а саундтреком жизни являются истеричные слезы и сумасшедший смех, как кто-то может ожидать, что ты останешься в здравом уме?

Но она имела канал выхода. Когда шел снег, Вик оставляла Вейна с Луи, брала буксирный грузовик и ехала в город за экспрессо и журналом. Так она им говорила. Вик не хотела раскрывать им правду. То, чем она действительно занималась, было частным, возможно, постыдным и личным делом.

Однажды так случилось, что они собрались в трейлере все вместе: Вейн барабанил ложкой по игрушечному ксилофону, Луи жег оладьи, а телевизор показывал Дору, мать ее, Исследовательницу. Вик вышла во двор покурить. Снаружи ее встретил синий воздух. Шурша в деревьях, падал снег. К тому времени, когда окурок «Американского духа» начал обжигать ее пальцы, она поняла, что ей нужна поездка на буксире.

Она одолжила ключи у Луи, надела толстовку с надписью «Колорадская лавина» и подошла к гаражу, закрытому в то морозное воскресное утро. Внутри пахло металлом и пролитым маслом – запахом, похожим на кровь. Вейн пропитался этой вонью. Вик ненавидела ее. А что было делать? Ребенок играл у кучи лысых колес с одной стороны трейлера. Его отец имел две пары нижнего белья и татуировку Джокера на левом бедре. Вот какое дикое богатство привело ее в это место среди высоких скал, бескрайних снегов и безнадежности. С тех пор как она приехала сюда, Вик не могла найти нормальную работу. А ведь она была хороша в нахождении мест, куда хотела пойти.

В гараже она остановилась, став одной ногой на подножку грузовика. Луи взял у какого-то приятеля заказ на покраску мотоцикла. Вчера он закончил наносить на бензобак слой черной матовой шпаклевки. Теперь бак походил на оружие – точнее, на бомбу.

На полу рядом с байком лежал лист кальки с пылающим черепом и написанными ниже словами: ХАРД КОР. Взглянув на рисунок, она поняла, что эту работу Луи испортит. И любопытное дело: что-то в грубости его иллюстрации и в явных недостатках заставило ее почти до боли полюбить Кармоди. Какая-то боль и вина. Уже тогда она знала, что однажды покинет его. Уже тогда она хотела оставить Луи и Вейна, чтобы они обрели себе лучшую женщину, чем Вик Макквин.

Шоссе представляло собой американские горки, которые через две мили утыкались в Ганбаррел. В городке имелись кофейные дома, магазины свечей и спа с популярным тогда обмазыванием лица кремовым сыром. Но Вик проехала половину дороги и свернула на боковую грунтовку, которая уходила через сосны в дремучий лесозаготовительный край.

Она включила фары и нажала на педаль газа. Это чувствовалось, как падение с обрыва. Это казалось самоубийством. Большой «Форд» подминал кусты, скакал по колее и крошил выступы. Она мчалась на опасной скорости, огибая углы и разбрасывая снег и камни.

Вик выискивала что-то. Она всматривалась в свет фар, который пробивал отверстие в падавшем снеге – белый проход. Снег мельтешил, и казалось, что она едет в тоннеле статики.

Она была уверена, что мост ожидал ее прямо за пределом досягаемости дальнего света. Она чувствовала, что все зависело от скорости. Если она поедет быстрее, то вернет его в существование – прыгнет с прогнившей бревенчатой дороги на старые доски моста. Но она не смела разгонять грузовик за грань скорости, которую могла контролировать, и поэтому Вик никогда не достигала Самого Короткого Пути.

Возможно, если бы она имела свой велосипед. Возможно, если бы было лето.

Если бы она не оказалась слишком глупой, то не завела бы дитя. Она ненавидела себя за то, что имела ребенка. Теперь у нее не было другого выхода. Она слишком сильно любила Вейна, чтобы вжать педаль в пол и лететь в темноту.

Раньше она думала, что любовь имеет отношение к счастью, но, как оказалось, эти понятия вообще не были связаны друг с другом. Любовь, скорее, являлась потребностью – такой, как необходимость в пище или в воздухе. Например, крик Вейна «Мама, я поймал кошку!» – его высокий трубный и возбужденный голос – напоминал дыхание. Он наполнял ее чем-то, что было ей необходимо, нравилось это Вик или нет.

Возможно, она не могла воссоздать мост, потому что ей нечего было искать. Возможно, она уже нашла все, что мир мог ей предложить. Очень отчаянное замечание.

Быть матерью – это плохо. Она хотела завести веб-сайт, начать кампанию по информированию общества, писать письма и получать ответы. Типа: если ты женщина и имеешь ребенка, то теряешь все. Ты будешь в заложниках любви – террориста, который удовлетворяется только тогда, когда ты отдаешь ему свое будущее.

Просека заканчивалась тупиком в карьере для гравия, откуда она поворачивала назад. Как часто бывало, обратно к шоссе она поехала с головной болью.

Нет, не с головной болью. С головой все было в порядке. Болел ее левый глаз. Он пульсировал медленной мягкой вибрацией.

Она вернулась в гараж, подпевая Курту Кобейну. Курт Кобейн понимал, каково это на вкус – потерять свой магический мост, ведущий к вещам, которые тебе необходимы. На вкус это похоже на пистолетный ствол… или на Ганбаррел, возможно.

Она припарковалась в гараже и какое-то время сидела в холоде за рулем, наблюдая за дымом сигареты. Вик могла бы оставаться здесь вечно, если бы не зазвонил телефон.

Он висел на стене – рядом с дверью офиса, который занимал Луи. Старый аппарат с вращающимся диском. Как телефон Чарли Мэнкса в Доме саней. Звонок был резким и металлическим.

Вик нахмурилась.

Телефон имел свою – отдельную от дома – линию. Она называлась «деловым проводом». Какая ирония! Никто никогда сюда не звонил.

Она спрыгнула с переднего сиденья на бетонный пол. Это добрые четыре фута, не меньше. Вик подняла трубку на третьем звонке.

– «Автомобильная карма Кармоди», – сказала она.

Телефон был холодным до боли. Ее ладонь, сжимавшая трубку, создавала на пластике бледный морозный ореол. Из динамика доносилось шипение, как будто звонок приходил издалека. На фоне Вик слышала рождественскую песню – хор сладких детских голосов.