Книга Состояние свободы - Нил Мукерджи

Лакшман исчерпал весь запас бесстрашия: он уже не мог заставить себя осмотреть помещение полностью. Ему хотелось убедиться в том, что никто здесь не жил и не прятался, но как это сделать? Закричать? А может, стоит сначала сходить за Раджу? Медведь мог бы защитить его от опасности. Кроме того, ему было как-то непривычно одиноко без него. Он повернулся назад, держа в руках свечу и стараясь справиться со страхом, что кто-то сейчас набросится на него из-за угла. Странно, что темные, но открытые места, как поля, рощи, леса и дороги, совершенно не пугали его, а вот здания, комнаты и мрачные дома вселяли настоящий ужас.

Он попытался вернуться тем же путем, но запутался и ушел куда-то не туда.

– Раджу, Раджу… – начал шептать Лакшман в отчаянии.

Но в ответ не услышал ничего, кроме обычного шелеста ветра.

– Раджу! Раджу! – закричал он, не найдя другого выхода.

Он услышал, как медведь отреагировал на его крики звуком похожим на что-то среднее между ворчанием и писком. Все страхи Лакшмана мгновенно улетучились.

То, что увидел Лакшман утром после первой бессонной ночи, наполненной страхами и дискомфортом, повергло его в шок. Комната оказалась еще более грязной и ветхой, чем при свете свечи. Лакшман, у которого были кое-какие знания о зданиях, ремонте и декоре, понял, что здание уже давно перешло черту, когда его можно было очистить, подлатать, как-то спасти. Единственным выходом было снести все до основания и отстроить заново. Темное место, которое он вчера увидел, оказалось вовсе не тенью, а участком пола, покрытым слизью, влажным и поблескивающим в лучах солнца; он не просох даже в период испепеляющего летнего зноя. Одну треть потолка занимала оранжевая плесень (или это была ржавчина?). Стена, в которой был дверной проем, была усеяна россыпью черных пятен. На полу остались следы животных и грязные пятна от паана[83] и гутки, которые были видны и на стенах. Пройдя в глубь помещения по короткому коридору, он вышел в комнату, которая раньше, по всей видимости, была кухней, а рядом с ней располагалась еще одна комната, но сейчас перегородка между ними была сломана. Оставшиеся двери сошли с петель и снизу были подъедены так, что торчали лишь кривые зазубренные концы. Раковина на кухне была сухой – в трубах давно не было воды. Лакшман решил на них взглянуть и обнаружил, что все они давно проржавели и растрескались, словно над ними поработал филигранщик. Как все вокруг может быть таким рассохшимся и сырым одновременно? Маленькое окно в ванной, полностью лишившееся стекла, выходило в сторону соседнего точно такого же здания, с вереницей маленьких окошек и ржавыми, распадающимися на кусочки решетками, ограждающими балкончики спален, находившихся на каждом этаже на расстоянии двух-трех футов от окон ванных комнат. Подтеки ржавчины от металлических прутьев оставили оранжевые следы на стенах здания. Лакшман зашел в ванную. Туалет в форме фасолины, с установленными с двух сторон прямоугольными плитами, для того чтобы вставать на них, по всей видимости, когда-то был белым, но из-за засыпавших его доверху сухих листьев цвета запекшейся крови нельзя было сказать наверняка. На стенах устроилась огромная колония тараканов. Большинство из них сидели неподвижно, а те немногие, что решались куда-то поползти, останавливались через несколько сантиметров. Опять-таки странная смесь двух противоречащих друг другу вещей: влажная слизь и плесень, с одной стороны, и крайняя сухость – с другой. Спальня, по сравнению с остальной частью квартиры, сохранилась лучше всего. Здесь Лакшман увидел первый и единственный предмет мебели, сохранившийся от хозяев, – сломанный стул, который, вероятнее всего, кто-то поджег, так как прямо за ним по стене поднималась черная полоса сажи. Кроме него, в комнате не было ничего, только валялись на полу мелкие камушки – улики, доказывающие ее медленное разрушение. Именно в спальне Лакшман решил обустроиться на время дождей, а для Раджу выделить комнату с решетками на окнах, к которым его можно было привязать. И в случае если кто-нибудь попытается войти внутрь, то медведь, находящийся прямо рядом со входом, послужит надежным охранником.

Лакшман все же немного паниковал: за несколько дней ему нужно было заработать довольно приличную сумму денег (он пока точно не знал сколько именно), пока не начались дожди. Этих денег должно было хватить на следующие три месяца. Он взял Раджу и пошел к храму. Голуболикий Шива тонко улыбался и сидел верхом на корове, одна его нога была согнута, а вторая вытянута. У одного из торговцев, которые разложили свои товары на джутовых мешках и в корзинах рядом с храмом на обочине дороги, он купил гирлянду цветов и арбуз. Его появление не оставило их равнодушными.

– Смотрите, смотрите, это же медведь!

Лакшман преподнес задремавшему священнику цветы и фрукт, он проснулся и начал отнекиваться:

– Нет-нет, уходите, это же храм, вы что, не видите? Это место не для таких, как вы.

– Я не каландар, – сообщил ему Лакшман. – Я пришел из Деодхама, я кайашт. Если бы я был мусульманином, неужели бы пришел сюда? Какой мусульманин будет приносить подношение Шиве?

Священник все еще сомневался и с неохотой принял бархатцы и арбуз, затем позвонил в ручной колокольчик, окропил его водой и начал быстро произносить что-то похожее на мантру. Как только Лакшман ступил в крошечный вестибюль, где сидел священник, он тут же сел на корточки и склонил голову вниз, прислонившись к первой из трех ступеней. Священник смотрел на него с явной неприязнью. Идя наперекор желаниям и надеждам десятков миллионов людей в стране, Лакшман молился об отсрочке начала сезона муссонов.

– Это же медведь, да? Хотелось бы посмотреть, как он танцует, – обратился священник к Лакшману, как только тот закончил свою молитву.

– Здесь слишком мало людей, – ответил Лакшман.

– Если постараетесь привлечь сюда людей, то они придут, – раздраженно сказал священник. – Это же храм, время от времени сюда приходят толпы людей.

Лакшман понимал, почему священник хочет, чтобы он устроил шоу прямо рядом с храмом. Он все взвесил и в конце концов сказал:

– Фик хэ[84], я устрою представление, но не сейчас. Становится слишком жарко, придет не так много людей. Скажите мне, в какое время обычно приходит больше всего людей, и мы тоже подойдем.

Священник тоже стал прикидывать что к чему, прежде чем согласиться.

– Приходите в пятницу, но рано утром, к шести или семи. В наших местах пятница – великий день для молитвы.

Рано утром в пятницу Лакшман и Раджу пришли к храму. Продавцы цветов, фруктов, религиозных предметов и принадлежностей для пуджа[85] – все уже были на месте. Пурохита сделал вид, что впервые его видит. Около храма было где-то восемь-десять человек, в основном женщины, пришедшие на молитву. Все они обратили внимание на появление балу и балу-волла[86]. Лакшман устроился в нескольких ярдах от храма. Он начал играть в дамру и петь песни, зазывая людей ближе, чтобы те подошли и посмотрели на танцующего медведя. Он продолжал это до тех пор, пока вокруг него не собралась толпа в двадцать – тридцать человек. Рядом остановилось несколько машин, и их пассажиры вышли посмотреть что происходит. Кто знает, может, они тоже останутся до конца? У этих людей было больше денег, Лакшман точно это знал, ведь они были из города. Он начал петь отрывки песен из индийских фильмов и тянуть веревку, проходившую сквозь нос Раджу. Медведь вскочил на задние лапы и стал ходить по кругу. Лакшман вдруг обратил внимание на то, какой грязной и пыльной выглядит его шкура, зато когти – словно маленькие сабли, сделанные из стали. Вокруг летали бабочки – как они были прекрасны, даже Раджу их заметил.