Книга Повседневная жизнь Москвы в Сталинскую эпоху 1920-1930-е годы - Георгий Андреевский

Став «городушницей», женщина нашивала спереди на трусы большой карман, куда прятала похищенное. Карман назывался «катькой». Если воровка не успевала спрятать украденное в «катьку», прятала под юбку, между ног.

«Городушники» считали себя воровской аристократией. Их не били, как «домушников», разъяренные потерпевшие, а с почетом доставляли в милицию. У них всегда было оправдание перед собой и людьми. «Государство не обеднеет», — говорили они. Государство с одной кражи действительно не обеднеет, а вот кооператив рыбаков на Серпуховской площади в 1925 году, когда воры похитили у него бочку паюсной икры весом 3 пуда (48 килограммов), обеднел. И какая зараза съела столько паюсной икры, до сих пор остается загадкой.

«Домушники» проникали в квартиры разными способами: и с помощью отмычек, и с помощью подбора ключей, и с отжимом ригеля замка топором. Они лезли в окна, запускали в окна и форточки «удочки» и выуживали с их помощью вещи.

В особенно голодные годы (1918–1921) развелись в городе «охотники за провизией». Известно, что люди, не имеющие холодильника (а их в то время вообще ни у кого не было), в холодное время года заворачивают во что-нибудь продукты и вывешивают их за окно. Лишены такого преимущества лишь жители подвалов и первых этажей: они опасаются, что продукты похитят воры. Жители же второго, а уж тем более третьего этажа воров не боятся. Воры же нашли управу на этих оптимистов. Они привязывали к палке острый нож и срезали им узелок с продуктами, висевший в форточке второго этажа. Если одной палки было мало, то к ней привязывали другую, а если надо, то и третью. С помощью такого нехитрого приспособления воровали и лампочки в подъездах. Для этого вместо ножа к концу палки приделывали половинку черного резинового мячика, каким играли дети. Половинка эта охватывала лампочку, и вору оставалось только крутить палку, чтобы ее вывинтить.

«Прибор», которым вор выворачивал лампочки, потом хранился в криминалистическом музее МУРа, организованном в 1924 году в Гнездниковском переулке. Там же хранились рулетка, конфискованная в игорном доме, бархатная маска бандита «Сашки-семинариста», фотографии извозчика-убийцы Комарова, убийцы-палача Котова, лучших ищеек МУРа: Джима и Дэзи. Музей был призван хранить в памяти работников милиции уловки и злодейства преступников. Врага надо знать.

Воры прибегали ко всяким хитростям. Семен Мейстер и Валентин Свибильский познакомились в марте 1935 года с некой Сухановой, узнали ее адрес (жила она в доме 3 по Настасьинскому переулку) и назначили ей свидание. Суханова принарядилась и пошла на встречу, а Мейстер и Свибильский тем временем прямо к ней домой. Взломали дверь, похитили вещи на полторы тысячи рублей и скрылись. Погорели они на грабеже. 3 апреля 1935 года Свибильский зашел в мастерскую кустаря Лейтмана в доме 4 по 9-й Черкизовской улице как заказчик. Когда он с хозяином обсуждал работу, в мастерскую ввалился Мейстер в милицейской форме и с наганом за поясом. Физиономия у него была красная и от него несло перегаром, так что Лейтман сначала действительно принял его за милиционера. Мейстер назвался работником уголовного розыска, после чего стал производить обыск. Имущество Лейтмана на сумму 2230 рублей было им конфисковано, у Свибильского он отобрал револьвер «маузер». Оставив Лейтману расписку об изъятии конфискованного имущества и арестовав Свибильского, Мейстер вместе с ним попытался скрыться, но друзей задержали потерпевший и рядом оказавшиеся так некстати для них граждане. Сначала налетчиков приговорили к расстрелу, но Верховный суд заменил его десятью годами лишения свободы.

В 1928 году в третьеразрядной гостинице «Урал», что в 1-м Зацепском переулке, поселилась шайка «домработниц». Они давали объявления в газетах под вымышленными фамилиями, поступали на работу, а потом обкрадывали своих нанимателей. Этим в начале двадцатых годов промышляли и дети, которых сердобольные граждане подбирали на улицах как беспризорных.

Творились в Москве дела и пострашнее. Жертвами преступников становились хорошие, уважаемые люди.

В доме 8 по Конюшковской улице (его давно не существует) жила семидесятчтрехлетняя Зинаида Ивановна Соболевская, сестра Сергея Ивановича Соболевского, академика и профессора двух университетов, который ее и содержал. Старушка жила небогато, но кое-что от прошлого времени у нее осталось, а в те годы вокруг людей, сохранивших у себя «остатки прежней роскоши», вертелись отвратительные личности, алчные и жестокие, стремившиеся за счет этих остатков поживиться. Некая Захарова, жившая неподалеку и как-то помогавшая хозяйке в уборке квартиры, навела на нее знакомых бандитов: Петрова, Тетина, Добровольского и Провоторова. В ночь на 27 февраля 1935 года бандиты перелезли через забор на участок Соболевской, взломали замок и вошли в дом. В первой комнате спала няня детского сада, который расположился в доме Соболевской, Осликовская. Она закричала, но ей тут же зажали рот и приказали молчать. Бандиты попытались войти в комнату Соболевской, но она была заперта. Тогда они заставили Осликовскую попросить Соболевскую открыть дверь. Осликовская постучала. Послышались шаркающие шаги, и Зинаида Ивановна спросила из-за двери: «Ты что, Люба?» Тогда Осликовская, дрожа всем телом, пролепетала: «Бабушка, откройте, во дворе кто-то ходит». Соболевская открыла дверь, и Добровольский выстрелил ей в голову. Бандиты забрали ложки, вазочки, ризы от икон. Награбленное по дешевке продали и на вырученные деньги пять дней пьянствовали.

Погибла от рук преступников и другая профессорская вдова — Александра Александровна Иловайская. Она была второй женой Дмитрия Ивановича Иловайского, известного историка, деда Марины и Анастасии Цветаевых. Жили когда-то Иловайские в собственном доме с полукруглыми окнами под номером шестнадцать, недалеко от церкви «Старого Пимена» в Старопименовском переулке. В 1919 году Д. И. Иловайский умер, дом заселили, оставив его вдове одну комнату. Замечательная библиотека Иловайского, в двадцать тысяч томов, была согласно завещанию покойного передана Историческому музею. Музей библиотеку не взял. Работники его сказали, что книги ставить некуда, и оставили их на попечение Иловайской. В 1923 году дом был сдан в аренду Мукмельстрою. В него въехал уполномоченный этой организации от закавказских республик по фамилии Кухаренко. Он стал распоряжаться не только своим имуществом, но и книгами Иловайских. К тому же добивался, чтобы Александру Александровну переселили в меньшую комнату. Иловайская, испугавшись действий уполномоченного и опасаясь за библиотеку, решила навести справки о новом «хозяине» и пошла в представительство закавказских республик. Там ей сказали, что такой уполномоченный был, но с января 1924 года он свой мандат не продлил, и чем он теперь занимается, сказать не могут. Александра Александровна обратилась в прокуратуру с просьбой спасти библиотеку от самозванца. Тогда Кухаренко смотался в Баку, привез оттуда «мандат» и с этим «мандатом» тоже пошел к прокурору, настаивая на привлечении Иловайской к ответственности за клевету. Там уцепились за это заявление, как за повод, чтобы разобраться с этой тайной советницей, помещицей, дворянкой, вдовой Иловайского, «пресловутого историка» царских времен, а главное, сподвижника доктора Дубровина, возглавлявшего «Союз русского народа». В заметке, помещенной в «Вечерней Москве», о ней сказано: «маленькая горбатая старуха», а представитель обвинения в судебном заседании так прямо и заявил: «Время Иловайских прошло…» Суд дал Иловайской два года и взял под стражу. В конце концов, после разных мытарств, старуху освободили и она вернулась в свою комнату. Здесь, храня библиотеку мужа, она и могла закончить свою жизнь, но судьба распорядилась иначе.