Книга Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942-1943 - Эдельберт Холль

«Комната», которую занимали гауптфельдфебель Бигге и его несколько подчиненных, почти ничем не отличалась от любого другого укрытия. По большей части их размер был два на три метра, но иногда, пусть и довольно редко, они были большего размера. Укрытия были вырыты в глинистых склонах балки. Таким образом удавалось экономить строительные материалы, что было важно в условиях нехватки дерева. Верхнее покрытие, заменявшее потолок, чаще всего строили из железнодорожных шпал. Потолок укрепляли землей, полученной в результате земляных работ. Передняя стенка была из досок, а боковые и задняя стенки представляли собой, так сказать, природный материал склона балки, то есть глинистую землю. Вдоль стенок стояли двойные дощатые нары для сна и нечто вроде очага. Здесь невозможно было прожить без обогрева помещений. А необходимость, как известно, всегда была матерью изобретений!

Я поприветствовал Бигге и представился как новый командир роты. Будучи ростом всего 169 см, я выглядел карликом, по сравнению со своим шписсом, который был выше меня на целую голову. Когда он отвечал на мои вопросы, я по акценту сразу понял, что имею дело с уроженцем гор Зауэрланд (низкие горы юго-восточнее Рура. – Ред.).

– Сколько наших людей находится в данный момент в траншее? – задал я уточняющий вопрос.

– Лейтенант Аугст, а с ним сорок восемь солдат и унтер-офицеров.

– Получали ли мы за последние дни пополнения?

– Герр обер-лейтенант, солдаты постоянно прибывают и убывают. Легкими ранениями занимается батальонный врач, который затем как можно скорее старается отправлять солдат обратно в роту. Разрешите спросить, не желаете ли вы отправиться со мной к нашему ширмейстеру[56]. Я хотел бы обсудить с ним некоторые вопросы. А вы могли бы воспользоваться случаем, чтобы познакомиться с ним.

Я согласился, и мы отправились в путь вместе. Помещение, где размещался техник, фамилия которого была Шульц, было таким же, как и те, что были описаны ранее. Комната 2 на 3 метра и не более. Вместе с Шульцем нас набилось туда четверо, и мы полностью заполнили укрытие. Единственное, что заслуживало упоминания, была цилиндрическая железная печка, работавшая на полную мощь. Я даже почувствовал, что в этом укрытии мне слишком жарко.

Бигге обсуждал с товарищами вопросы службы, а я с интересом прислушивался к разговору. Вдруг раздался вой… и мы оказались посреди бушующего пламени! Я был в шоке: единственный выход из помещения оказался перекрыт стеной огня! Мы стали злейшими врагами для самих себя. Жара стала просто невыносимой. И хотя все это продолжалось лишь секунды, для нас они показались вечностью!

Но для ширмейстера в происшествии не было ничего необычного: он сгреб со своей дощатой постели одеяло и швырнул его поверх канистры с бензином, что стояла у двери. Потом схватил свою тяжелую шинель и бросил ее поверх. И произошло чудо: через несколько секунд пламя успокоилось. Зато теперь в маленькой комнатке стало трудно дышать из-за дыма. Я выскочил наружу и полной грудью вдохнул свежий зимний воздух. Остальные тоже поспешили следом за мной.

Бигге был вне себя от ярости. Он бросил технику:

– Черт вас возьми, вы же знаете, что канистры с бензином не разрешается держать в отапливаемых помещениях! Поставьте ее где-нибудь, где нет риска, что она взорвется!

Бигге и Шульц извинились передо мной.

К тому времени я оправился от шока и быстро понял, что произошло. Мне нужно было привыкать. Я был теперь командиром роты в моторизованной части, но не имел водительского удостоверения, не имел ни малейшего представления о том, как работает мотор. Но сейчас это было не важно. От нас требовалось лишь держаться и выстоять, чего бы нам это ни стоило. Нас всегда было меньше, а противника больше[57]. Мы все были полны решимости и желания стоять до конца.

Я направился в свою роту с нарядом, доставляющим туда питание. Всего несколько недель назад мой гауптфельдфебель мог легко отправиться на передний край вместе с поваром на телеге и развезти пищу по всем взводам. Теперь же шестеро солдат несли три канистры, в которых, увы, плескалось лишь жалкое подобие «теплой пищи». Бигге нес в своем мешке несколько кусков хлеба и сала. Мы шли друг за другом по разбитой тропинке. Я шел последним. Каждый из нас отчаянно старался удержать равновесие. Никто не разговаривал. Примерно через десять минут мы дошли до КП роты. Этот КП представлял собой не более чем нору примерно 2 квадратных метра.

Появился мой заместитель лейтенант Аугст, который шепотом заговорил с гауптфельдфебелем. В это время я вошел в этот импровизированный блиндаж. Самодельная лампа тускло освещала помещение. Канистра из листового железа, превращенная в печь, давала хоть какое-то тепло.

Мне навстречу поднялись три фигуры. Это были Павел-лек, Неметц и Грюнд, наш ротный парикмахер. Я был рад снова видеть эти ставшие для меня близкими лица. Очень важно лично знать людей, которые рядом с тобой, особенно в трудной ситуации. Люди, с которыми ты был рядом годами, с которыми успел пройти и через хорошее, и через плохое. Ты знаешь их сильные стороны и их слабости. Ты веришь в них больше, чем верил бы в новичков. Это не означает, что нужно недооценивать тех, с кем ты не знаком лично. Просто это проверенный на практике и общепризнанный факт.

Я пожал руки всем троим и спросил Павеллека:

– Жушко, что вы здесь делаете? Я думал, что вы, как счастливый муж, давно уже дома!

Старый «боевой конь» мрачно ответил:

– Это было бы прекрасно, но этого не произошло. Я добрался до Калача-на-Дону, откуда должен был добираться до дома на поезде. Но там вдруг словно черта выпустили на волю: очевидно, русские прорвали позиции румын. И вскоре румыны были уже на мосту через Дон. Идиоты, они действовали, будто тыловики: один говорит «но, вперед!», другой – «тпру!». Если бы там были регулярные войска, как мы… Все было бы совсем по-другому. Герр обер-лейтенант, мы с нашими солдатами сумели бы там удержаться и организовать оборону!

Я попробовал успокоить его:

– Ну, я сомневаюсь, что мы бы справились там лучше.

– Но от всего этого меня тянет блевать! Когда русские действительно появились на дальнем берегу Дона, всего днем позже, это означало конец моего отпуска для женитьбы. Мне пришлось поспешить обратно в роту.