Книга Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны - Галина Шебалдина

Трудно сказать, отправил ли эту справку Головин из Швеции или составлял ее по памяти, уже вернувшись в Россию. Но не вызывает сомнения, что информация, собранная сыном пленного русского генерала, была тщательно изучена и сыграла свою роль при создании первого русского университета[95].

Иоаким Дитмер: пленник и резидент

Многолетний плен стал, как это ни удивительно, одним из этапов формирования историко-культурных связей русского и шведского народов. Имена некоторых из пленных, кто активно участвовал в этом процессе, хорошо известны, других — чуть меньше, но очевидно, что все они были неординарными личностями. К кругу этих людей можно без сомнения причислить Иоакима (в России его звали Ефимом) Дитмера, российская часть биографии которого может стать основой для увлекательного авантюрного романа.

Иоаким Дитмер родился в Нарве в 1681 году в семье бургомистра Германа Дитмера. В шестнадцать лет он поступил на службу в губернаторскую канцелярию в родном городе, но через несколько лет решил, что его таланты и амбиции гораздо быстрее будут реализованы в действующей армии, и перешел в военно-полевую канцелярию, где довольно скоро стал одним из ведущих секретарей. Летом 1709 года он оказался в самой гуще военных событий и подобно многим тысячам своих соотечественников попал в плен на Днепре вместе со своим начальником, походным министром Карла XII графом К. Пипером.

Вскоре Дитмер благодаря знанию русского языка был зачислен в Фельдт-комиссариат и стал незаменимым помощником графа Пипера. Фактически он стал посредником между графом и русскими властями: вел переписку, составлял прошения и выступал в роли переводчика. Протекцию ему составил его родственник — ювелир и банкир Александр Клерк, очень заметный и авторитетный житель Немецкой слободы.

Возможно, стечением этих обстоятельств можно объяснить удивительное событие, в котором Дитмер принял самое непосредственное участие. Первые месяцы пребывания полтавских пленников в России были, как известно, самыми трудными. Фельдт-комиссариат буквально забрасывал русские власти и самого Петра бесконечными прошениями о материальной помощи и жалобами на «варварское» содержание, которые часто оставались без ответа. Это заставляло Пипера думать, что они не доходят до самого царя. В такой ситуации совершенно невероятным и оттого особенно мужественным выглядит поступок простого канцеляриста Дитмера, который, воспользовавшись удобной ситуацией, передал царю очередной мемориал лично в руки. Удивительно, но вскоре шведские пленные смогли ощутить результативность этого поступка: под страхом сурового наказания Петр запретил охране и всем своим подданным оскорблять каролинов.

В письмах к королевским советникам в Стокгольм и в своих мемуарах граф Пипер неоднократно подчеркивал заслуги своих помощников, в том числе и секретаря Дитмера. Для графа было настоящим ударом, когда в конце 1711 года он получил приказ, в соответствии с которым часть его служителей, и среди них его врач Грасс и секретарь Дитмер, должны были отправиться в ссылку в Сибирь. Пытаясь хоть каким-то образом отблагодарить преданных ему людей, граф собственноручно написал рекомендательные письма сибирскому губернатору князю М.П. Гагарину, а спустя некоторое время предпринял попытку их вернуть. Царь, руководствуясь практическими соображениями и наметившимися сдвигами в переговорном процессе со шведскими властями, продемонстрировал свое расположение к самому знатному и авторитетному шведскому пленнику и удовлетворил его просьбу, но… только наполовину. В начале 1713 года он издал именной указ о возвращении лечащего врача Грасса, столь необходимого уже очень немолодому и постоянно болевшему Пиперу.

Иоаким Дитмер прибыл в Тобольск весной 1712 года и благодаря рекомендациям Пипера, знанию русского языка и родственным связям довольно быстро стал доверенным лицом сибирского губернатора. Начиная с 1713 года через его руки проходила вся переписка, связанная со шведскими пленными, находившимися в Сибири, в частности, он вел учетные записи о поступлении денег в 1712, 1713, 1716 и 1717 годах. Именно эти обстоятельства сыграли в его жизни роковую роль. После того как вследствие очередного доноса фискала Нестерова начало раскручиваться знаменитое «дело Гагарина» и в Сибирь отправилась следственная комиссия под руководством И.И. Дмитриева-Мамонова, Иоаким Дитмер был привлечен в качестве свидетеля.

Как известно, одно из самых серьезных обвинений заключалось в том, что князь Гагарин растратил на шведских пленных более чем 30000 рублей казенных денег. И вот тут-то следственную комиссию очень заинтересовали показания пленного секретаря. Спустя некоторое время ему самому было предъявлено обвинение. В основу легло донесение фискала Фильцына от 22 мая 1719 года, в которое говорилось, что в ведомостях за 1716 и 1717 годы «помечал челобитные» Дитмер и «за это брал взятки». В частности, в 1716 году он потребовал мзду с тюменских посадских людей за то, что передаст их прошение губернатору. Во время Допроса, который проводил один из следователей капитан Шамордин, Дитмер сказал, что «в 1716 году тюменские посадские люди сами дали ему 30 рублей, так как по его заступничеству губернатор снял с них на 1 год 300 рублей податей».

В ходе следствия выяснилось, что пленный шведский секретарь был весьма состоятельным человеком. Среди источников его дохода были регулярные переводы из Москвы от дяди Александра Клерка и от отца из Нарвы[96]. Кроме того, помощник губернатора развернул в Сибири активную коммерческую деятельность. По его собственным показаниям, в 1718 году он попросил коменданта каменного завода Семена Дурново, чтобы тот «взял дитмеровы деньги по кабале — 100 рублей да приписных 50 рублей с тюменского поручика конных казаков Василия Гурьева». Очевидно, что речь идет о возврате долга, взятого русским поручиком под определенный процент. И это, безусловно, было не единичным фактом.

Деятельность следственной комиссии в отношении Дитмера закончилась следующим образом. После многодневных допросов 25 июля 1719 года майор Лихарев вынес решение, предписывавшее шведскому пленному вернуть в государеву казну 540 рублей, что и было выполнено безо всякого промедления. Но, как выяснилось, это был еще не конец его неприятностей в России.

После заключения Ништадтского мира Дитмер, как и большинство его соотечественников, начал собираться на родину. Из Тобольска в Москву он выехал 18 января 1722 года в составе одного из первых отрядов пленных каролинов под присмотром провожатого, «петербургского полка капитана Ивана Розина». Его обоз и в этом случае свидетельствовал о его благополучии, так как его сопровождали «4 хлопца» (к примеру, у всех капитанов из его группы было по одному-два сопровождающих). Через Москву группа проследовала в Санкт-Петербург. Но выехать к границе вместе с другими Дитмер не смог, так как не получил на это разрешения от властей. Причиной стали все те же тесные отношения с бывшим губернатором Гагариным, к этому времени уже казненным. 27 марта 1722 года Дитмер подал прошение о выдаче ему паспорта для проезда в Москву «для дачи показаний о Гагарине». Но власти решили провести дознание в Санкт-Петербурге, где и выяснилось, что официальной причиной задержки явился пункт № 14 Ништадтского договора, который предписывал задерживать тех пленных, кто не вернул долги, «напрасно» получал какие-либо деньги и так далее. На свет появились новые обвинения во взяточничестве, и спустя некоторое время был объявлен новый приговор: выплатить в казну 96 рублей 16 алтын 4 деньги, что Дитмер вновь быстро исполнил. Есть все основания предполагать, что на этом этапе, когда так близка была возможность вернуться на родину, он пошел на сотрудничество с властями и признался во взятках. Кроме того, он составил список шведских пленных, которым «в бытность бывшего губернатора князя Гагарина была кормовая дача, иным за разные работы и товары». Все они были задержаны в Санкт-Петербурге для выяснения обстоятельств. Власти оценили сотрудничество Дитмера, и, когда все долги были им выплачены, вышло постановление: «Не задерживать и отпустить в свое отечество».