Книга История инквизиции - А. Л. Мейкок

Затем следовал официальный ордер на арест. С этого мгновения и дальше обвиняемый в ереси был полностью в руках Святой палаты. Если инквизитор опасался того, что подозреваемый может убежать, то одновременно с повесткой в суд выпускались предварительный приказ суда и копия свидетельских показаний – конечно же, для того, чтобы несчастный подозреваемый не получил предупреждения и не успел как следует изучить дела. В тех редких случаях, когда обвиняемый не являлся к инквизитору в установленный срок, приказ инквизитора объявлялся три воскресенья подряд в кафедральной церкви прихода и в приходской церкви. На досках объявлений вывешивались письменные распоряжения инквизитора; отправлялись они и в дом, где подозреваемый жил в последнее время. Если за все это время об обвиняемом ничего не было слышно, его отлучали от Церкви и объявляли вне закона. Никто не мог приютить его у себя в доме или накормить под угрозой анафемы. Этот человек становился полным изгоем. Должен, однако, заметить, что все эти меры не принимались, если обвиняемый был болен, или если у него были серьезные причины не являться к инквизитору.

Сокрытие имен свидетелей

Ни в письменном изложении дела, ни во время суда не назывались имена тех, кто давал свидетельские показания против обвиняемого. Бывали, правда, случаи, когда инквизитор показывал обвиняемому полный список лиц, которые давали информацию, однако он не указывал на имена тех, кто свидетельствовал именно против него. Впрочем, чаще всего соблюдалась полная секретность. Бернар Гуи советовал (для того чтобы обеспечить безопасность свидетеля) в крайнем случае показывать обвиняемому лишь полный список свидетелей. Эта практика обрела силу закона при папе Бонифации VIII, который, однако, обговорил, что имена свидетелей могут быть названы, если инквизитор считает, что это не представит для них угрозы.[113]

Тем не менее, обвиняемый, как правило, понятия не имел о том, кто все-таки выдвинул против него обвинения и дал информацию. Ко всему прочему, лишь в исключительных случаях на судах присутствовали обвинители. Судебные заседания попросту принимали форму допроса, проводимого инквизитором, каждое слово которого тщательно записывалось присутствующим на допросе нотариусом. Ясно, что подобные методы противоречат всем принципам законного судопроизводства, как мы их понимаем. Нам остается только представить себе инквизитора – вежливого, терпеливого, добросовестного, однако непоколебимо сурового, противостоящего, скажем, невезучему старому крестьянину, полумертвому от страха, оцепеневшему от строгого окружения, сбитого с толку непрекращающимся потоком вопросов и предположений – нам надо, как я уже сказал, лишь представить эту сцену для того, чтобы понять, что чаша весов перевешивала отнюдь не н сторону обвиняемого, каким бы вежливым и добрым не был дознаватель и каким бы смутным не было выдвинутое против несчастного обвинение.

Однако следует заявить, как это часто делалось, что подобный метод применялся именно для того, чтобы суд над обвиняемым был справедливым. Строго говоря, существовало несколько весомых доводов, которые – исключительно на утилитарной основе – полностью оправдывали его. Первой целью, разумеется, было гарантирование безопасности свидетелю. Есть множество примеров тому, как по подозрению или по той причине, что имена свидетелей каким-то образом становились известны, – как катары убивали тех, кто донес об их брате инквизитору. Не будет преувеличением сказать, что в ранние времена, когда ересь еще была могущественна и широко распространена, эффект случайно разглашенных имен свидетелей был поистине парализующим для Святой палаты, причем судьба свидетеля при этом была предрешена. Однако даже эти случаи насилия были исключительными. Нам известно о некоем Арнольде Доминичи, который донес инквизиции на семерых еретиков. Он был убит в собственной постели «верящими» секты, которые удивительно легко забыли собственную заповедь о неприкосновенности человеческой жизни. В 1234 году в Нарбонне арест гражданина по имени Раймон д'Аржан привел к регулярному уничтожению доносчиков.

Далее. Как мы уже неоднократно отмечали, инквизиция была институтом покаяния, а не карательным судом; те, кто представал перед ее судом, находились в положении грешников, но не преступников. Инквизитору нужно было лишь добиться признания греха и искреннего раскаяния. Следовало помнить, что в период «времени милости» все еретики имели возможность покаяться. Больше того, очевидно, что в большинстве случаев, которыми занималась инквизиция, свидетельские показания были столь недвусмысленными, что можно было с определенной долей уверенности сказать, что обвиняемый действительно был еретиком, признавался он в этом или нет. То есть обычно было довольно легко доказать, что он и в самом деле вел себя подозрительно, за что его и заподозрили в ереси.

Суд

Подозреваемого сначала спрашивали, не было ли у него смертельных врагов. Если в ответ он называл имена тех людей, которые дали против него показания, все дело оказывалось под угрозой закрытия. Однако это был практически единственный способ для обвиняемого обесценить данные против него свидетельства. Также инквизиторы всегда интересовались, не ссорился ли недавно обвиняемый с соседями или родственниками. Для того чтобы доказать факт подобной ссоры, обвиняемый мог представить собственных свидетелей, которые могли поддержать его.

У обвиняемого также было право (к которому, однако, прибегали крайне редко) обратиться к вышестоящему лицу. Леа приводит пример, когда один итальянский джентльмен, преданный католик, был обвинен в том, что давал пристанище еретикам, за что его призвали к инквизиторскому суду. Он сразу обратился за защитой к Риму. Папа Римский, рассмотрев все обстоятельства дела, приказал его закрыть. Еще более удивительно дело дворянина Жана де Партене, который был обвинен в ереси инквизитором-доминиканцем в Париже и арестован по приказу короля Шарля Справедливого. Сочтя, что инквизитор был некомпетентен и не мог вести дела Святой палаты, обвиняемый отказался предстать перед его судом и обратился к Папе Римскому. Его призвали к папскому двору и после долгого расследования он был отпущен. Кто-то может подумать, будто такое было возможно лишь для людей богатых, занимающих высокое положение, и, можно добавить, для людей с репутацией истинно верующих католиков. Однако ни один еретик – влиятельный или нет – не посмел обратиться за помощью к Папе Римскому.

Только от инквизитора зависело то, как обращаются с еретиком во время обычного курса дознания. В промежутках между допросами он был волен приходить и уходить, когда ему заблагорассудится. Иногда его заточали в одном из монастырей, а иногда позволяли уходить домой, если находились люди, готовые поручиться за то, что он вернется на следующий допрос в назначенное время. В более серьезных случаях обвиняемого могли посадить за решетку.

Главной задачей инквизитора, как говорилось уже не раз, было заставить обвиняемого признаться в грехах. Это было очень непросто, независимо от того, был стоящий перед инквизитором человек еретиком или нет. Перед инквизитором стояла сложная задача. Инквизитор не был судьей, разбиравшим обычное преступление, чьей задачей было бы всего лишь определить виновен обвиняемый или нет, и для которого признание или отрицание вины обвиняемым было совсем неважным. Инквизитор должен был вести дело иначе. Даже когда имелись все внешние признаки ереси и звенья преступления с легкостью сковывались в прочную цепочку, даже когда он сам и все остальные имели моральную уверенность в том, что обвиняемый – настоящий еретик, перед ним стояла весьма тонкая и чрезвычайно важная задача. Как инквизитор он не мог ничего сделать без признания обвиняемого; если такого признания не было или если у инквизитора было против обвиняемого лишь свидетельство, ему оставалось лишь признать свое поражение и передать обвиняемого в руки светского правосудия, как упрямого, не желающего каяться еретика.