Книга Революция в Иудее (Иисус и еврейское сопротивление) - Хаям Маккоби

Если гонец, посланный Иисусом, чтобы привести римлян, не был Иудой Искариотом, то кто же он? Возможно, ключ к этому имеется у Марка. В его Евангелии упоминается безымяннный «юноша», который удрученно следовал за Иисусом после ареста, пока его не прогнали солдаты. Этот «юноша» не был одним из двенадцати апостолов, не был он и из числа солдат или враждебной «толпы». Он мог быть юным сторонником Иисуса, избранным для того, чтобы привести римлян к месту их гибели. Полный веры, он и привел их в Гефсиманию, ожидая, что Иисус победит их там силой чуда. Когда чуда так и не произошло, он пришел в смятение и отчаяние и в недоумении следовал за солдатами, пока те его не прогнали. Та же деталь, что юноша «бежал от них нагой», может представлять собой попытку связать этот эпизод с пророчеством Амоса: «И самый отважный и храбрый убежит нагой в тот день, говорит Господь» (Амос, 2:16).

С точки зрения римлян, мятеж Иисуса был весьма незначительным событием по сравнению с серьезными зелотскими мятежами, происходившими в тот же период. Вот почему Иисус произвел очень незначительное впечатление на современных ему историков. Иосиф Флавий едва упоминает его, а упоминания о нем в Талмуде крайне немногочисленны, скупы и содержат мало информации. Не будь Евангелий, мы вряд ли бы помнили о существовании Иисуса. Для большинства тогдашних евреев Иисус был еще одним человеком, претендовавшим на то, что он Мессия или пророк, возбудившим на некоторое время большие надежды, но в итоге потерпевшим провал. На такие фигуры смотрели с большой симпатией и скорбью; о том, чтобы порицать или клеймить человека за то, что он счел себя обещанным Мессией, не было и речи. Если он потерпел неудачу, значит, он совершил ошибку, но его по-прежнему уважали как храбреца и патриота. Но не будь его сторонников, оставшихся верными памяти об Иисусе и развивших веру в его возможное возвращение, он был бы забыт еврейским народом.

Однако пленение Иисуса в Гефсимании еще не доказывало, что он потерпел провал. Пока он оставался в живых, у его сторонников могла сохраняться надежда. Возможно, Бог совершит какое-нибудь великое чудо, чтоб освободить его и все-таки уничтожить римлян. Известие о взятии Иисуса в плен должно было возбудить в иерусалимской толпе страх и тревогу, но ни в коем случае не погрузить ее в отчаяние.

Вера Иисуса, его доверчивая самонадеянность — вот что предало его в руки римлян. Он был убежден, что великое чудо случится в эту самую ночь. Почему же он был так уверен? Захария сказал, что чудо произойдет в течение праздника Суккот, но этот праздник продолжался восемь дней. Который же из этих восьми дней должен был стать днем избавления? Очевидным ответом было бы: седьмой день. Вo времена Иисуса он был известен как «день Осанны» (а теперь он именуется у евреев «Великой Осанной», Гошана Раба).

В этот день молитвы о спасении достигали своего апогея в процессии священников, семь раз обходивших алтарь, держа ивовые ветви и взывая о спасении. Ночь ожидаемого чуда должна была приходиться на ночь перед седьмым днем, так как евреи считали сутки от вечера до вечера. Иисус должен был ожидать, что эта ночь и следующий день уйдут на то, чтобы одолеть римлян, а следующий вечер, который открывал последний день праздника, станет началом дня победного ликования. Восьмой день всегда рассматривался как отдельный праздник и символизировал осуществление спасения. На этот раз, думал Иисус, символика превратится в реальность и Шмини ацерет — Восьмой день — будет праздноваться как первый день мессианского века. (Иисус думал, что дело спасения займет и ночь и день по пророчеству Иоиля, согласно которому в «долине решения» затмятся и солнце, и луна.)

Восьмой день Суккота, однако, стал первым днем плена Иисуса. Сам он, вероятно, более ни на что не надеялся. Он так твердо полагался на ожидаемое чудо на Масличной горe, что теперь весь его апокалиптический план спасения был разрушен до основания. Описания его молчания и пассивности на допросе, содержащиеся в Евангелиях, вполне могут быть верными; но причиной тому было не то, что он примирился со смертью и стал желать распятия, а просто отчаяние, разочарование и вызванное им уныние. Душераздирающий вопль, вырвавшийся у него на кресте: «Или, Или! Лама савахфани?» — «Боже мой, Боже мой! Зачем Ты меня оставил?» (Мф., 27:46) (совершенно непонятный в свете позднейшей христианской теории о добровольном самопожертвовании Иисуса), отражает подлинную трагедию его положения.

Воинский контингент, арестовавший Иисуса, состоял из одной когорты римских солдат, включавшей от 300 до 600 человек. Вдобавок здесь присутствовало несколько еврейских офицеров первосвященника. Этим еврейским полицейским офицерам римский военный трибунал и передал теперь Иисуса для допроса у первосвященника. Римляне держали за правило оставлять предварительное рассмотрение дел подозреваемых на долю коллаборационистских еврейских властей, ибо последние были их платными экспертами по еврейским делам и могли решить, есть ли основания для возбуждения обвинения.

Далее во всех Евангелиях следует рассказ о допросе Иисуса первосвященником и его подчиненными. Синоптики (Марк, Матфей и Лука) добавляют, что к первосвященнику присоединились на этом допросе «старейшины народа». В этом случае суд был бы не чем иным, как синедрионом, главной судебной и религиозной палатой евреев, а в ней было сильно представительство фарисеев. При этом предварительный допрос Иисуса тремя из евангелистов изображается как суд, на котором Иисус был судим за кощунство и приговорен.

Но верный отчет дает четвертый из евангелистов, Иоанн: Иисус никогда не был судим синедрионом за кощунство[98]. Заседания синедриона не могли происходить вне специального зала, а именно Зала Тесаного Камня в Храме; однако же, согласно синоптикам, суд состоялся в доме первосвященника, куда «старейшины» были вызваны посреди ночи. Между тем имелось специальное правило синедриона о том, что его заседания не могли проводиться ночью. Другое правило гласило, что заседания не могли проводиться во время праздников. Что до сведений, будто члены синедриона плевали на Иисуса и били его, то это столь же невероятно для процедуры этого в высшей степени почтенного собрания, как если бы нечто подобное было написано о заседаниях Верховных судов Англии или США[99].

Совершенно очевидно, что составители Евангелий вообще ничего не знали ни о синедрионе, ни о еврейских законах, касавшихся кощунства. Притязания Иисуса на то, что он Мессия, Христос или «Сын Божий», не являлись по еврейскому закону кощунством. Даже если бы Иисус стал заявлять, будто он ангел, как намекают некоторые описания, то и это не было бы кощунством. Если бы он заявил, что он сам Бог Всемогущий, это действительно было бы проступком, за который можно было бы возбудить обвинение — однако не в кощунстве, а в идолопоклонстве. Но приписать Иисусу столько высокую претензию не решаются даже синоптики[100].