Книга Волки траву не едят - Константин Стогний

– О’кей, – отозвался Лавров.

«Южная дорога» шла через заросли цветущей бугенвиллии национального парка Вичукен. Анабель открыла окно. Густой и влажный воздух был насыщен необыкновенным запахом цветущих кустов. На лобовом стекле, покрытом изнутри испариной, накапливались большие капли воды и скатывались на панель. Свет луны был странного зеленоватого оттенка, будто он пробивался через наполненный водой аквариум.

Цветущие бугенвиллии заполняли все свободное пространство: это был настоящий лес, состоящий из мясистых листьев и стеблей, похожих на хвосты голых розовых кошек сфинксов. Запах цветов бугенвиллии одурманивал, словно к вам в лифт утром зашла дама, злоупотребляющая вечерним парфюмом.

– Вот послушайте, паны украинцы, что нам на лекциях в университете про русскую церковную культуру рассказывали, – продолжила Анабель, с наслаждением вдыхая сладкий цветочный аромат. – Расскажу о вреде, который нанесли Кирилл и Мефодий. Они, конечно, «подарили» вам алфавит из греческих букв взамен рунической письменности, а то писали бы вы по сей день неведомыми крючками, на манер индейцев пустыни Наска…

Анабель, не слыша от мужчин никакой реакции, посмотрела на Сергея, который уснул, и на Виктора, который тоже засыпал. Она толкнула Лаврова локтем.

– Эй! Беллинсгаузен! Я с тобой разговариваю!

Виктор открыл сонные глаза.

– Да, да! Беллинсгаузен – великий путешественник, – подтвердил украинец невпопад.

– Я не о Беллинсгаузене говорю, а о Кирилле и Мефодии! – возмутилась девушка.

– Кирилл и Мефодий? Хорошие дядьки были! – подтвердил Виктор, разгоняя сон.

– Кирилл и Мефодий изобрели для вас церковнославянский язык на основе древнеболгарского, – продолжила аргентинка, довольная, что ее снова слушают. – На этом языке никто никогда не общался вне стен храма, это был язык церковных служб и книжников. Не латынь, на которой изложены мегатонны всей мудрости Римской империи и более поздних философов. Не греческий, на котором написаны свитки Аристотеля, Сократа, Платона, Геродота и десятков поколений византийских ученых – естествоиспытателей и мудрецов…

Лавров опять открыл глаза и покрутил рукоятку на двери, открывая окно. Мягкий влажный зной расслаблял еще больше.

– То есть наши предки жили на территории, где не было никакой культурной подосновы государственности, в отличие от стран Рима и Византии, – поддержал Лавров шофера-филолога. – Все, что написано на греческом и латыни, оказалось закрыто для древнерусских книжников, не так ли?

– А что у вас написано на церковнославянском? – Анабель пользовалась русским языком осторожно, словно студентка – последней парой колготок.

– Много чего, но вот изначальное, основополагающее: середина одиннадцатого века, Киевская Русь, митрополит Илларион написал «Слово о законе и благодати», – с заметным трудом вспомнил Виктор.

За все время их обогнало каких-нибудь две-три машины, направлявшиеся в Сантьяго. Carretera Austral была очень спокойной трассой. Вокруг царила тьма, лишь изредка прорезаемая светом луны, выныривающей из облаков.

– Мы проходили «Слово о законе и благодати», – обрадовалась Феррер знакомому названию и возможности блеснуть филологическим образованием. – Илларион рассуждает: есть в государстве закон, который нужно просто исполнять, он не касается души. И есть такое понятие, как Божья благодать. На чью душу она снизойдет, тот и спасется. Но в правильном, справедливом государстве должно существовать нечто, что объединяет закон и благодать. Это – Правда. И государь, и подданные его должны жить по правде. Древняя Русь была государством правды. «Русская Правда» Ярослава Мудрого, помните?

– «Слово о законе и благодати» блокировало в нашем государстве появление права, – заметил Лавров. – До восемнадцатого столетия в нашей культуре отсутствует понятие и сам термин «право». Киевлянин Феофан Прокопович перевел его для Петра I с немецкого: das Recht – право. Наши предки даже не представляли, что возможно существование права как основного регулятора социальной жизни. И это объясняет, почему так слабы наши суды сейчас.

– Потому что вместе с православием Русь унаследовала от Византии такое явление, как «цезарепапизм». Это когда светский правитель является одновременно и правителем духовным, – не сдавалась Анабель Феррер. – В Византии русские князья увидели такую необычную для тогдашней Европы традицию государственной власти, когда один человек – цезарь, базилевс – это все, а остальные – ничто.

– Для Древней Руси это не было свойственно, но великие русские князья переняли эту традицию, – согласился Лавров. – Когда же ханская ставка Великой Орды переехала в Кремль, к византийской традиции добавилась ордынская идея безграничной власти хана.

Анабель вела машину, сидя с близко сведенными коленями неподвижно и прямо, изящно положив руки на руль и всей своей позой напоминая египетскую богиню. Виктор мысленно дорисовал девушке выдвинутый вперед подбородок, как у Нефертити.

«Вот блин, привидится же!» – думал Виктор.

Он обернулся к Кремню, который уже не спал. Отыскивая безумие в его увеличенных зрачках, Лаврову казалось, что сознание снова покинуло Сергея, несмотря на то что он сидел как человек, отдающий отчет своим действиям. В его голове явно происходил важнейший мыслительный процесс. Из его рта иной раз вырывался пискливый приглушенный звук, но это не меняло выражения его лица, а губы при этом не двигались.

– Ты что, Сереж? У тебя все нормально?

– Я так давно не слышал грамотную русскую речь, Витя!

Лавров повернулся к Анабель и продолжил начатую беседу – специально, чтобы Кремень послушал «грамотную русскую речь».

– Император Павел I, беседуя с французским послом, объяснился: «В России только тот что-то значит, с кем я разговариваю. И только тогда, пока я с ним разговариваю». Вот этот крайний абсолютизм российской государственной власти был учтен составителем первой российской конституции Михаилом Сперанским, написавшим «Введение к уложению государственных законов» для сына Павла I – Александра I. Эта конституция предусматривала разделение государственной власти на всем известные три ветви, но над всем этим доминировала фигура императора. Сто лет российские цари последовательно внедряли «Введение к уложению» Сперанского в политическую жизнь России, пока в 1906 году Николай II не объявил ее основополагающим законом для всей империи. Далее последовали 70 лет советской власти, когда была совсем иная формация, но в 1991 году Украина обрела независимость. В 1996 году, в результате летних ночных бдений, была принята наша современная Конституция. Многие думают, что ее списали у Франции или США. Как бы ни так! Это совершенно отдельная история, уходящая корнями в прошлое.

Кремень с жаром подался вперед:

– Вот именно! По Конституции Украины наш президент – это арбитр над тремя ветвями государственной власти. Как ни парадоксально, но именно украинские националисты и коммунисты Верховной Рады 1996 года оставили нам для всей дальнейшей политической жизни Конституцию, списанную с «Введения к уложению государственных законов» статус-секретаря Российской империи Михаила Сперанского. Спасибо им большое, едрит-мадрид! Как преодолеть нам это наследие Византии, Орды и России? Только приведя законодательную базу, и Конституцию в том числе, в соответствие с нормами ЕС!