Книга Лукреция Борджиа - Женевьева Шастенэ

В этот момент и прибыл Чезаре со своим верным Джованни Марадесом; герцог Валентинуа за двое суток проделал путь от Модены до Рима, преодолев около 400 километров. В течение трех дней, прежде чем присоединиться в Болонье к людям Людовика XII, он обсуждал с отцом военную кампанию в Романье. Ему хватило времени, чтобы удостовериться в счастье Лукреции. Отныне герцог Валентинуа стал ненавидеть Арагонскую династию пуще прежнего. Ему невыносимо было вспоминать о том, что им пренебрегла Карлотта, да и король Федерико. Алонсо стал препятствием в завоевании Неаполитанского королевства для Людовика XII. В этой ситуации поддержка отца была для Чезаре необходима, поэтому невозможно было допустить, чтобы папа римский, плененный нежным и ласковым отношением к нему герцога и герцогини Бишелье, нарушил его планы. Лукреция, прекрасно знавшая о коварстве и властолюбии своего брата, поделилась своими тревогами с Сервильоном, однако, зная характер Чезаре, она не осмелилась заговорить об этом со своим супругом. Не этими ли страхами можно объяснить то, что она очень долго не могла поправиться после родов? Лишь в пятницу 29 ноября 1499 года она, опираясь на руку одного из епископов, отправилась пешком в собор Святого Петра, чтобы присутствовать на благодарственном молебне и провести вечер у папы.

Век близился к концу. А в следующем, по предсказаниям одного астролога, всех ожидали несчастья. Желая их предотвратить, верховный пастырь решил поручить дочери провести церемонию встречи юбилейного года, ознаменованной паломничеством по всем соборам города. Христиане со всей Европы, среди которых был и Мартин Лютер, уже направились в Рим. 22 декабря, в четвертое воскресенье Рождественского поста, на улицах города глашатаи верхом на мулах под звуки труб объявили о наступлении нового года, огласив сначала по-латыни, затем по-итальянски папскую буллу. В канун Рождества прошла церемония открытия святых врат. Кардиналы собрались в так называемых покоях Попугая5 (одна такая птица «с человеческим голосом» жила там в середине XV века), каждый держал восковую свечу весом в три фунта. Папа прибыл в тиаре и занял место на sedia gestatoria[23]. Кортеж тронулся и остановился возле часовни Вероники, где предводитель каменщиков вручил Александру VI серебряный молоток, символизирующий папскую власть, определенную святым Иоанном в Новом Завете следующим образом: «Он откроет, и никто не закроет, он закроет, и никто не откроет». Бурхард помог наместнику Христа встать на колени и пройти под поперечной балкой, на которой можно было прочесть: «Здесь находится жилище Господа и врата на небо». Городские колокола и большой колокол Капитолия звонили в полную силу. Прелаты и священники, перед которыми несли распятие, прошествовали за Александром VI и приняли участие в церковной службе. Лукреция, Алонсо, Санча, Гоффредо, равно как и именитые римляне, сопровождали их.

В тот же день дочь и зять главы Церкви торжественно открыли виа Алессандрина — улицу между замком Святого Ангела и площадью Святого Петра, проложенную по приказу папы за восемь месяцев, чтобы отныне паломники могли свободно подойти к святыням. В своей булле Esti Universis он даровал привилегии тем, «кто построит свои дома так, чтобы видом своим они украшали город». На пошлину, взимаемую с куртизанок, вымостили камнем новую улицу. Пришлось снести беспорядочные постройки, башни, террасы, галереи, громоздившиеся вдоль кривых улочек, где собирались «женщины, которым достаточно было бросить камень, чтобы ранить и обратить в бегство лучших солдат Его Святейшества». В IX веке эта улица называлась Борго Нуово, однако сто лет спустя Муссолини построил на ее месте отводной канал.

Утром на Рождество, которое по традиции считалось в Риме первым днем нового года, герцогиня Бишелье руководила празднованием юбилейной даты. Народу было так много, что казалось, будто «весь огромный мир собрался в городе». Лукреция, закутанная в небесно-голубой бархатный плащ, подбитый горностаем, села верхом на белого иноходца в сбруе с серебряными гвоздиками, в сопровождении Алонсо и одной придворной дамы покинула Ватикан. Перед ней ехал капитан гвардии Родриго Борджа Ланкол, занявший место Хуана Сервильона — последний двумя днями ранее получил удар кинжалом за то, что попросил у Чезаре отпуск, чтобы повидать жену и детей в Неаполе и Орсо Орсини. С лоджии замка Святого Ангела Александр VI наблюдал кавалькаду и раздавал благословения. Красота молодой четы Бишелье очаровала римлян всех возрастов, и в их адрес раздавались радостные возгласы.

Чтобы заслужить отпущение всех грехов, Лукреция и ее супруг еще через день посетили Санта-Мария-Маджоре, где на потолке в кессонах красовались гербы Борджа, отделанные первым прибывшим из Америки золотом.

На следующий день они верхом направились в Сан-Клементе, в сердце средневекового Рима, после чего поехали в Сан-Джованни-ин-Латерано.

В этих юбилейных торжествах было много и светского, и церковного. Двести тысяч христиан, прибывших из Скандинавии, Германии или Англии, хлынули в Новый Вавилон. Многие из них, не найдя места для ночлега, устраивались в святых местах или окрестных развалинах. Проститутки, сутенеры, воры были тут как тут. В районе между Монтефьясконе и Витербо сам посол Франции стал жертвой воров. «Все время, — пишет Санудо, — здесь находят убитых, по четыре-пять каждую ночь, даже епископов». О папском правосудии свидетельствовали трупы, висевшие на зубцах башен замка Святого Ангела, и зловоние от них шло такое, что люди обходили стороной мост Святого Ангела.

Многие паломники жаловались, и один из них, с Рейна, рассказывал: «Мы — добрые христиане, и когда мы видим, какой образ жизни ведут в Риме прелаты и знатные люди, то начинаем опасаться, что не только потеряем веру, но даже станем эпикурейцами и начнем сомневаться в бессмертии души».

Что касается Чезаре, то он ничего не ждал от этих церемоний. Будучи прагматиком, он верил только в собственные победы. Пока что его достижения не соответствовали его честолюбивым планам.

Став сильнее благодаря поддержке Людовика XII и 16 тысяч хорошо обученных и хорошо вооруженных воинов, имевших в своем распоряжении знаменитые французские пушки, герцог Валентинуа прибыл под стены Имолы, жители которой сдались 27 ноября, но сама крепость капитулировала только 13 декабря. В Форли, самом могущественном городе после Милана, перед ним оказалась цитадель, защищаемая «высокой и красивой женщиной, с кожей нежнее собольего меха», однако с твердым характером, закаленным целым рядом пережитых ею драм: смерть ее брата Джанга-маццо, герцога Миланского, доведенного до самоубийства или убитого Лодовико Моро, убийство первого мужа Джироламо Риарио, сына Сикста IV, смерть второго супруга Джакомо Фео, пронзенного алебардой и приконченного двумя священниками. Она отомстила, уничтожив пятьдесят восемь человек, связанных с убийцами. Своим подданным, которые угрожали казнить ее детей, если она не отречется от власти, она, задрав юбки до самого пупка, прокричала: «Посмотрите, смогу сделать других!»

Несмотря на свои силы, значительно превосходящие силы противника, Чезаре протоптался у стен крепости три недели, и лишь 12 января цитадель Форли пала, а Катарина Сфорца стала его пленницей. Победитель подверг ее всевозможным унижениям и изнасиловал. Потом он направился в Пезаро, откуда Джованни Сфорца, первый муж Лукреции, поспешно бежал. Чезаре практически достиг своей цели, когда получил от Тривульцио требование срочно вернуть одолженные ему войска, так как необходимо изгнать Лодовико Сфорца, возвратившегося в Милан с австро-швейцарской армией. После того как замысел его остался нереализованным, герцог Валентинуа утешил себя тем, что его прежние победы заставили трепетать правителей нескольких церковных государств и что столь могущественные властители, как герцог Эркуле д'Эсте или маркиз Мантуанский, стремятся к союзу с ним. Ведь маркиз даже попросил Чезаре — чтобы заручиться его расположением — стать крестным отцом его сына. Герцог Валентинуа, которому льстит, что наконец-то его признали и стали с ним считаться, отправляет ему следующее учтивое послание: