Книга Наталья Гундарева - Наталья Старосельская

Именно на телевидении Наталье Гундаревой довелось воплотить таких разных и ярких героинь, как Марфенька в «Обрыве», Мирандолина в «Трактирщице», Екатерина II в «Капитанской дочке», Дунька в «Любови Яровой», Смеральдина в «Труффальдино из Бергамо».

О «Тупейном художнике» В. Я. Дубровский писал: «Интересной и значительной явилась еще одна телевизионная работа Гундаревой – „Тупейный художник“. Как известно, этот замечательный рассказ Н. Лескова о трагической судьбе крепостной актрисы не раз инсценировался и шел в театре; по его мотивам был снят фильм и написана опера. Телевидение предложило свой вариант – это не была экранизация, когда повествование переводится в событийный ряд; это не был и литературный театр, когда актеры читают текст от имени того или иного персонажа. Это был рассказ-монолог, рассказ-воспоминание, рассказ-исповедь. Драматическая форма, как видим, предельно проста – все решает выбор исполнительницы. Предложить эту работу Гундаревой было счастливой мыслью. Гундарева обладала той сдержанной драматической силой, которая позволяла ей донести весь трагизм судьбы героини рассказа строго, убедительно, с „мужественной простотой“.

Исполнительница роли Катерины Измайловой, наверное, как никто другой, сердцем чувствовала боль крепостной девушки, так же сполна заплатившей за свою несчастную любовь. Кроме того, Гундарева прекрасно владела народным певучим лесковским словом.

Гундарева не читала и не играла; она не была чтицей и не играла какую-либо роль. Она рассказывала о событиях, описанных Лесковым, как их свидетель и невольный участник. Поэтому рассказ ее был взволнованным, эмоционально насыщенным, напоенным сопереживанием. Но вместе с тем (в соответствии с автором) это рассказ о событиях давнишних, это рассказ-воспоминание. Весь облик Гундаревой – длинное простое платье, гладко зачесанные и собранные в узел волосы, свеча в руках – и интерьер погружали нас в атмосферу того времени, когда крепостное право уходило в прошлое, но еще кровоточила память о нем.

В рассказе Гундаревой угадывалась и определенная духовная связь с безвестной крепостной девушкой, обладавшей высоким даром актерского таланта и ощутившей его как свое призвание. Актриса-современница говорила от имени автора, от своего имени и от имени своей героини, говорила взволнованно и поэтично».

Лесков был для Натальи Гундаревой автором совсем не случайным. Столкнувшись с его творчеством впервые в студенческие годы, актриса на всю жизнь сохранила трепетную любовь к этому автору – к его произведениям, к его слову.

А после прозы Н. С. Лескова настал час прикоснуться и к Ф. М. Достоевскому. В шестисерийном фильме режиссера Евгения Ташкова по роману «Подросток» Наталье Гундаревой была предложена роль Татьяны Павловны.

Ирония судьбы! Когда-то, будучи студенткой театрального института, Наталья Гундарева репетировала в отрывках из «Подростка» именно Татьяну Павловну – деятельную, строгую тетушку Аркадия Долгорукова, но потом, как уже говорилось, Дина Андреевна Андреева дала ей роль светской красавицы Катерины Николаевны Ахмаковой.

Несомненно, уроки Дины Андреевой сказались в работе над «Подростком». Даже самые предвзятые критики отмечали как значительную удачу работу Натальи Гундаревой. Актриса очень тонко почувствовала не только стилистику Достоевского, его почти навязчивое желание познать «тайну человека» во всех переливах душевных смятений и извивах нравственных болезней, но и тот вязкий, густой слой социальных язв, в котором эти переливы и извивы начинают развиваться и приводят героя к самоистреблению.

Наталья Гундарева в своей Татьяне Павловне была женщиной из мира Достоевского – сомнений в этом ни у кого не могло возникнуть. Возникало иное: стремление понять – каким образом она воссоздает атмосферу, присущую этому и только этому писателю в своих интонациях, взглядах, мимике, жестах? Как удается ей, казалось бы, насилу втянутой в интригу, стать стержнем и смыслом этой интриги?

Виктор Дубровский назвал эту черту актрисы «чувством автора» – это, несомненно, так, но слова неспособны раскрыть в данном случае то, что заключено в них: глубокое погружение в мир чуждых современной женщине страстей, которое заставляет ощутить их как свои собственные; вхождение в атмосферу романов Достоевского, которое дается только пристальным и пристрастным чтением всего его наследия...

Снова – тайна. Тайна ее большого таланта.

Андрей Александрович Гончаров писал в своей книге «Выразительность в поиске»: «Меня всякий раз мучает один вопрос, связанный с нашей повседневной работой: как выходить на репетицию, каков способ существования артиста на сцене в репетициях. И сейчас пытаюсь ломать привычную для себя систему, в большей степени доверяясь импровизации артиста, меняя предлагаемые обстоятельства, репетиционную атмосферу. Это предполагает особую подвижность в актере, которую пока улавливают далеко не все. Я хочу понять, как способ существования актера в замысле спектакля соответствует интонационному изложению замысла, что диктует он актерскому подсознанию. И подсказывает ли подсознание артисту то, что нельзя объяснить за режиссерским столом. Я уже не раз говорил, что актерский организм – основа основ современного театра, а нынешнюю стилистику можно определить как постижение внутреннего мира человека. А чтобы в него проникнуть, необходимо его подвижное существование в предлагаемых обстоятельствах пьесы и режиссерского замысла.

Репетицию надо вести провокационно, используя разные стимуляторы. Надо будить актерскую инициативу, а не подменять ее найденным результатом».

Именно так любила и могла работать Наталья Гундарева. Именно потому, думается, и прослужила она всю свою жизнь одному театру, где эти размышления режиссера были основой основ того искусства, которое он проповедовал.

Когда Андрея Александровича Гончарова не стало, решено было издать сборник его памяти – Наталья Гундарева, которая в ту пору уже почти год болела, первой написала о нем: «Андрей Александрович Гончаров был человеком с очень сильной аурой. Его все боялись. В детстве мы боимся своих родителей, но этот страх оборотная сторона нашей любви. Он был вообще очень разный. Как никто, умел быть веселым, особенно в дни премьер. А как заразительно умел хохотать, потирая руки от удовольствия, когда задавалась репетиция. В день выхода нового спектакля ходил на могилу своей матери, свято веря, что это поможет премьере. А может быть, замаливал какие-то свои грехи или просто просил прощения – не знаю.

Бывал ревнив к чужим работам в своем театре. Из-за занавесок, скрывающих вход в зал, подглядывал за работой других режиссеров. В этот момент, я думаю, он очень переживал: «Зачем я отдал своих актеров?» Но вместе с тем как он поступал со своими актерами? Да как хотел, как варвар. Но ему все прощалось, потому что никто, как он, не любил, не знал театр, не служил ему. В спектаклях его играть было наслаждением. Когда я репетировала или играла в его постановках, ничего не боялась. Выходила на премьеру с легкостью не потому, что была готова, защищена зрительскими симпатиями или какими-то регалиями, нет, я знала, что он отвечает за все. Я слепо однажды приняла на веру его веру. Я была только глиной в руках Мастера».