Книга Юлиан Семенов - Ольга Семенова

Будьте здоровы и благополучны. Авось как-то случится познакомиться, чему был бы очень рад.

Ваш В. Быков

12 декабря 1974 года

P.S. Вместе с сыном прочли «Испанский Вариант», который печатает с продолжением минская комсомольская газета «Знамя юности». Прекрасно.

Папа мог разойтись с человеком в силу какого-то конфликта, так, например, произошло с Евтушенко. Не помню точно, что у них произошло в ресторане Дома литераторов, по-моему, папа отпустил жене Евтушенко комплимент. Она резко ответила. Папа, наверное, негативно отозвался о ее характере, в общем, дружба тогда с «Евтухом», как папа ласково называл поэта, кончилась, но он продолжал ценить его как большой талант и постоянно это публично подчеркивал. Внешне Евтушенко очень мило с ним общался, втроем с Михалковым они ездили с делегацией писателей в Китай. А много лет спустя, в статье, посвященной трагически погибшему Артему Боровику, руководившему газетой «Совершенно секретно» после смерти папы, Евтушенко выдал высокомерно-многословный абзац и про отца. Суть его сводилась к тому, что Семенов был человеком безусловно одаренным, но страдавшим простодушно-гимназическим романтизмом и прятавшимся от суровой реальности в воздушных замках. Читая ту статью, я вдруг отчетливо поняла, что, во-первых, поэт почти ничего не читал из папиных книг, а во-вторых, мелко, по-женски как-то сводил счеты за тот давний глупый случай в ЦДЛ. В каждой, бесконечно длинной и красивой фразе статьи читалось одно лишь желание — принизить все, сделанное отцом в литературе. Одни за обиду вызывают на дуэль, другие годами ждут возможности ударить из-за угла. Все это вопрос темперамента и моральных установок. Да и неразумно требовать от любого одаренного человека благородства Айвенго. В романе «Псевдоним» отец написал: «Когда человек умирает, начинают говорить враги, а они знают, что сказать»… Сам он никогда обиду не таил, предпочитая все высказать в глаза (называл это конструктивной критикой) и быстренько помириться. Единственным человеком в Союзе писателей, которого отец не переносил, и тот платил ему тем же, был Георгий Марков. (Сейчас этого писателя мало кто помнит, да и тогда папу читали раз в сорок больше, чем Маркова.) Не собираюсь разбирать литературные достоинства или недостатки его произведений, конфликт находился в совершенно иной сфере. Марков был патологическим антисемитом, и идея, что полукровка пользуется большим, чем он, успехом, была ему непереносима. Он, как мог, показывал отцу свою неприязнь, и тот ему отомстил, выведя в романе «Альтернатива» отрицательный персонаж под фамилией Марков-второй. Был еще Феликс Кузнецов, папу активно не любивший, и по той же причине. В свое время Кузнецов участвовал в написании, вместе с помощником Суслова — Воронцовым, кощунственного комментария о творчестве и жизни Маяковского. Напечатан он не был благодаря вмешательству Константина Симонова, позвонившего Брежневу. Воронцова тогда немедленно сняли. Отец историю знал лично от Симонова и написал позднее небольшое произведение о Маяковском под названием «Научный комментарий», упомянув инцидент.

В ненависти Кузнецова к отцу было что-то нездоровое, темное, дурно пахнущее. «Знаешь, Ольга, — сказал мне раз папа, — я заметил, что все фашиствующие антисемиты плохо пахнут: гнилыми зубами и несвежим, залежалым бельем». Во время одного из отцовских выступлений в Союзе писателей Кузнецову не понравился какой-то пассаж, и он ринулся на него с кулаками. Папа в порядке самозащиты мог бы драчуна нокаутировать, но того «спасли» коллеги, вовремя остановив.

С западными писателями папины отношения складывались всегда на редкость хорошо: отца ценил и тепло отзывался о его книгах Джон Стейнбек, знал и с удовольствием общался Джон Ле Kappe, любил звезда шведского детективного романа Арне Блом, обожал, другого слова не найдешь, чешский детективщик, автор сценария к чудесному фильму «Три танкиста и собака» Иржи Прохаска. А самым счастливым днем для отца стал день создания по его инициативе МАДПР — Международной ассоциации писателей детективного и политического романа в 1986 году, президентом которой он и стал. Писатели детективного жанра разных стран признали его лучшим. Это было компенсацией за все злые, бездоказательные нападки завистников…

Отец верил в «добрую» энергетику, защищался от плохой двумя магнитами, которые держал на письменном столе по правую и левую стороны печатной машинки, щедро «положительно» заряжал тянувшихся к нему коллег — все уходили от него веселыми и добрыми, и уверял, что умеет «настраиваться» на волны творчества.

В ДОМЕ ТВОРЧЕСТВА КИНЕМАТОГРАФИСТОВ НА ДУНАЕ Ах, как хорошо в этом доме, Пустом и тихом, Человек, побывавший в нем, остается. Остается в запахе тепла, Прикосновении рук к лампе, В огрызке яблока, оставленном в тумбочке. И в меня входит творчество, Оставленное здесь коллегами, Жившими прежде. Я его чувствую, я им благодарен. Спасибо им, растеряхам. Из оставленных крох Я стану делать пирог С капустой, грибами и дичью. Но с кем разделить мне его? Коллеги, которые жили, Забрали любовь до последней пылинки, Дом вычищен, как пылесосом. Зачем вы так скупы? Оставьте немного любви, От вас не убудет, поверьте, Иначе как быть иностранцу, Кто знает лишь «иген»,[10] А чаще обратное иген, Короткое, быстрое «нэм»![11] Как мне хорошо в этом доме, И все же, с кем разделить Мне пирог из дичи с грибами? Бог с вами, включайте свои пылесосы! Любовную пыль соберите — не жалко, Нет, жалко, конечно, но лучше приврать, — Так правдивей. Вернитесь, врубите систему настройки, Замрите. Локатором станьте. Радаром. Вот так. Еще тише! Вы слышите, это спускается вниз, По лестнице очень скрипучей, все то, Что осталось после меня для вас.

В КИНЕМАТОГРАФЕ

Решив попробовать свои силы в кинематографе, поддержки у мамы отец не встретил. «Ну, если ты еще и сценарии начнешь писать, то я точно уйду!» — пригрозила она, опасаясь полчищ соблазнительных актрисуль. В невеселом настроении сел папа за пишущую машинку. То ли мамина угроза выбила его из колеи, то ли первый блин всегда комом, но картина — «Будни и праздники», вышедшая на «Ленфильме» в начале 60-х, провалилась с треском. Андрон Сергеевич Михалков, находившийся тогда в периоде творческого становления и ревностно следивший за папиными успехами, прислал свояку открытку с одной фразой: «Поздравляю с картинкой».

По словам папы, это был ужасный фильм. «Я там впервые погрешил против себя, — объяснял он, — сделав ставку на традиционную серьезность и забыв о занимательности. И зритель мне этого не простил, потому что любое искусство возможно, кроме скучного. Фильм справедливо, с грохотом провалился, хотя там играл великий актер — Петр Александрович Алейников».