Книга Исповедь четырех - Елена Погребижская

Я (упрямо): Я хочу, чтобы ты рассказала.

Умка (с выражением «да отвяжись ты»): Я не знаю, что тебе нужно рассказать.

Я: Скажем, почему ты перестала.

Умка: А я особо и не начинала. Я как бы всего попробовала, что мне было интересно, а что мне было неинтересно, я даже и не начинала.

Пять минут истекают, Аня забирает свою эксклюзивную микроскопическую гитару и убегает на концерт.

Глава шестая

Пункт в: драгс и рок-н-ролл или что может сообщить о себе кандидат филологических наук Герасимова

Эпиграф 1: будни группы Грейтфул Дэд.

«…А тем временем на чердаке грохочет старая пилюле-штамповочная машина немецкого производства. Музыка покрывает все наши грехи. ЛСД, в виде лиловой муки, загружается в машину из барабанов — похоже на булочную. Каждый раз, когда выплевывается очередная таблетка, в воздухе возникает облачко лилового тумана. Все в доме покрыто слоем кислотной пыльцы: вверху, ближе к чердаку, погуще, чем ниже — тем тоньше. Просыпаясь утром, я чувствую, как она скрипит на зубах. Кожа сухая, раздраженная. Впрочем, мы настолько прокислочены, что спать почти невозможно. Если все же удается уснуть, сны снятся очень странные».

ИЗ КНИГИ РОКА СКАЛЛИ (менеджера группы Grateful Dead) «LIVING WITH THE DEAD».

Пересказ с американского А. Герасимовой.

Эпиграф 2:

«Однажды мы целовались и так далее у нее на диванчике, и она говорит: „Почему ты не хочешь пойти до конца?“ Я обломался. Наконец как-то ночью в моей комнате — у меня была такая странная комната с маленьким балконом. Я там срал, на этом балкончике, и оставлял сохнуть. И вся мебель у меня в комнате, включая две одинарных кровати, шаталась и накренялась. Я сделал из всего этого лабиринт, так что нельзя было видеть дальше, чем на два-три фута в одном направлении. Своеобразная была комнатка. Короче, она меня укурила хорошей травой».

Игги Поп «Хочу еще».

Вольный перевод с американского А. Герасимовой.

Мы встретились с Аней на следующий же день и начали общение с ритуальной перепалки.

Я: А ты устраивала и не собственные концерты?

Умка: Да устраивала.

Я: А кого?

Умка: Да ты их все равно не знаешь. Их много. Чего ты так докапываешься?

Я: Потому что ты говоришь очень абстрактно. Мне кажется, за последние годы ты выработала манеру ничего не рассказывать.

Умка: А почему я должна чего-то рассказывать?

Я: Потому, что книгу-то писать о чем-то надо.

Умка: Пиши, пожалуйста.

Я: Я, конечно, могу наполнить ее какими-нибудь афоризмами.

Умка: А как надо рассказывать — вот жил-был Вася? Я же не курица какая-нибудь, что бы мыслить так ползуче.

Я: Понятно, что ты не курица. Я добиваюсь «стори». С началом, серединой и концом. И с деталями.

Умка: Ну, во-первых, конца еще не случилось.

Но это было так, наносное, такому проницательному человеку, как я, было очевидно, что Ане уже нравится, что мы делаем с ней о ней книгу. Смелее, полковник, как говорится в моем любимом фильме «Здравствуйте, я — ваша тетя». И я начинаю развивать мысль о том, что всех этих людей с пластиночек, которые она мне оставила, объединяет одно — настоящий трэш, жесткач и недетские истории. Все виды секса и все виды наркотиков в полный рост, драки, полиция, блевотина, испражнения — трэш, короче.

Умка: О боже мой! Да где же там трэш?

Я: Балкончик, на который нужно ходить гадить, и чтоб дерьмо засыхало, машинка для производства таблеток ЛСД.

Умка: Это рок-н-ролл, Лена. Это и есть настоящий рок-н-ролл. По молодости с кем не бывает. Хотя, по поводу засохшего дерьма — я это тоже не очень.

Я согласно киваю.

Умка: Нет, трэш — это есть такие книжки, где собран весь трэш про рок, про панк-рок, про всех в том числе про самых моих любимых музыкантов, все собрано. Кто у кого отсасывал, кто куда срал. Кто там с кем, что мерзкое происходило, кто блевал по углам.

Я: Спал ли Мик Джаггер с Дэвидом Боуи…

Умка: Вот там все это собрано для любителей, как ты говоришь, трэша. То что меня интересует в этих людях, это совсем не трэш. Вот Игги Поп — он очень честный парень, он не то, что я. Вот у него брать интервью — одно удовольствие. Он тебе расскажет и про то, как он девочку какую-то трахнул…

Я: 13-летнюю… (именно на этой сцене Аня на тот момент оборвала свой перевод иггипоповской книжки)

Умка: Нет, это уже потом. А это — на полу в мужском сортире. Он тебе про пару таких девочек расскажет, а потом — «тьфу, заебали, не хочу на хуй этих девочек». Но ведь важно-то в нем не это. А то высокое, свобода и счастье… Главное в этих людях — что они настоящие, теплые, открытые и честные. И они такую же делают и музыку.

Я: Но ведь в них трэш присутствует?

Умка: Да это не трэш никакой. Это жизнь человеческая обыкновенная. Это рок-н-ролл.

Я: И что получается, рок-н-ролл сейчас вымер, что ли?

Умка: Да нет, почему. Он присутствует: и секс, и драгс, и рок-н-ролл.

Я: И где же?

Умка: Ну, со временем человек перестает предаваться всяким вот этим вот… (слово не находит)

Я: Ну, это все совершенно не вписывается в представления о приличиях (я, конечно же, главный блюститель приличий, чего там).

Умка (возмущенно): Каких приличиях? Куда не вписывается? Мы что, об обывательских представлениях о приличиях? Тогда вообще нечего разговаривать. Рок-н-ролл — он вообще против всяких обывательских представлений о приличиях.

Я: Так ты против выставления трэша на показ?

Умка: Да я против того, чтобы это выставлялось как ценность. Я, допустим, горжусь не каким-то экстримом. Это неинтересно, а интересно то, как чувак посадил меня на поезд и дал мне денег. А то, что мудаки в жизни бывают и разные гондоны — то тут уж куда деваться.

Мы продолжаем разговор про трэш, и, видимо, я начинаю вызывать серьезное беспокойство.

Умка (смотрит с сожалением): И вообще не понимаю, как ты умудряешься заниматься рок-н-роллом, совершенно не касаясь рок-н-ролла как такового вообще. То есть живя абсолютно цивильной жизнью.

Я: Ну, у меня же была передозировка кокаина, это очень страшно было. Вот был трэш. Никому не пожелаю.