Книга Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

На площади вновь возникло оживление. Повар черпал из котла и разливал в кастрюльки, котелки, кувшины, бидончики солдатскую пищу, и поляки отходили довольные. Часть благодарила, часть отходила молча. Разговорились с одной полячкой, пожилой, по нашим понятиям (лет 35–40), которая неплохо говорила по-русски. Она говорила о голоде, с ненавистью об оккупантах, их заносчивости, пренебрежении простыми людьми, что-то о восстании. Хвалила польский язык, считая его очень красивым. Но чувствовалась какая-то недоговоренность, что-то было за пазухой. Возможно, предвзятость к «красным», большевикам, а она была из семьи тех, кто бежал из России в Гражданскую войну и, очевидно, поддерживал «белых». К концу разговора мимо, на передовую, прошла польская часть прибывающей 1-й польской армии. Все в конфедератках и новенькой добротной форме. Не то что наша форма из дешевенького ситца или хлопка, да к тому же вся в заплатках!

Свободное время еще было, и я отправился побродить по окраинному поселку с тайной надеждой найти что-либо на огородах. Вышел на просторную сельскую улочку с узкой асфальтовой (или из спрессованной гальки) пешеходной дорожкой. Аккуратный высокий сетчатый забор (подумалось: вот бы у нас так, а то все заборы из штакетника или глухие), калитки на запоре. В глубине тоже аккуратные домики победней и побогаче, но все довольно просторные, с подвалами, где, очевидно, хранились снедь, дрова и прочие запасы. Жителей не видно, спрятались от возможных напастей в своих подвалах, как в бомбоубежищах. Вот очередной домик. На пороге стоят двое: молодой человека и один пожилой. Смотрят в мою сторону. Я остановился и помахал рукой. Пожилой тотчас подошел, открыл калитку и на чистейшем русском языке приветливо пригласил зайти. Зашел. Разговорились. Оказывается, он русский из маленького ярославского городка Данилова. Семья переехала до или после революции. Жена полячка. Надо же! Наш Хвощинский тоже из Данилова. Вернусь и ему расскажу, может быть, заинтересуется. Подошли молодые (17–18 лет) симпатичные парни, следом выбежала очень симпатичная живая девчонка лет 15–16, дочь пожилого. Ей очень хотелось посмотреть на русского солдата. Пожилой рассказал об оккупации и, указав на парней, сказал, что они из знакомой еврейской семьи и всю оккупацию (5 лет!) он прятал их в подвале. Выходили они размяться только ночью. Натерпелись страху. Если бы узнали немцы, то всем был бы каюк! О немцах говорил с ненавистью, хотя отмечал, что попадались изредка очень порядочные люди. Но вездесущие эсэсовцы — это жуть!

Я подумал, много ли было таких спасателей, как мой собеседник? Сомневаюсь. Спасал из корысти? Но какой? Прочил парней в женихи дочери? Но это не повод рисковать всей семьей. Нет, просто мой пожилой собеседник оказался смелым и, очевидно, добрым, совестливым человеком. Парни на смеси польского и русского, немного стесняясь, стали расспрашивать меня о ситуации. Не придут ли вновь немцы? Узнав, что здесь польская армия, парни спросили, как тотчас записаться. «Успеете», — сказал я, подумав, что вот таких неопытных цыплят сразу кокнут. Несколько раз раздавался свист и разрыв немецких мин и снарядов. Они приседали, готовые бежать за спасительные стены дома или в подвал, но я успокаивал, говорил, что это далеко, бьют по передовой, а она, правда, недалеко, около километра. Поговорив, возвращаюсь к себе. Навстречу идет конфедерат, одетый с иголочки! Поздоровался на чистейшем русском, спросил, откуда я. Ответил, что москвич. А он из Чкалова (теперь Оренбург). Тогда всех «русских» поляков призывного возраста мобилизовали в 1-ю польскую армию, в которую впоследствии влилась прокоммунистическая Армия Людова, сражавшаяся с немцами в оккупированной немцами части Польши.

Подозреваю, что «чистых» поляков в этой армии было мало. Она была создана в противовес Армии Крайовой. Последняя состояла из остатков разбитой в 1939 году немцами и частично Красной Армией польской армии, которая вела полупартизанскую войну на оккупированных территориях. Армию Крайову создало и контролировало польское правительство в изгнании во главе с Миколайчиком. Это правительство считалось (и было!) враждебно настроено к СССР и не признавало присоединение к СССР Западной Украины и Белоруссии. Варшавское восстание под руководством Бур Комаровского, возглавлявшего тогда армию Крайову, было плодом деятельности правительства Миколайчика, и его начало не было согласовано с нашим командованием. После войны было много спекуляций по поводу провала этого восстания. Нас, как и союзников, обвиняли в том, что не было оказано должной помощи восставшим из политических соображений и у поляков провалилось Варшавское восстание с чудовищными потерями. Армии Людова и Крайова враждовали между собой, и поговаривали, что между ними были даже стычки. Две враждующие армии отражали раскол в польском обществе и скрытую борьбу за влияние в Польше. Это отдельная тема. Поэтому ограничусь констатацией фактов. Нам же, солдатам, было не до этого. Главное, разбить немцев и иметь побольше союзников.

Поговорив с конфедератом, я вернулся к себе в часть, обменялся увиденным со своими ребятами, написал, кажется, краткое письмо домой, что жив, здоров, все в порядке, поужинал и лег спать. Завтра артподготовка и наступление. Мне приказали идти утром с дополнительными катушками связи на НП, пока идет артподготовка и немцы будут слабо огрызаться.

Утром без аппетита наскоро позавтракал традиционной кашей из перловки с тушенкой и чаем. С началом артподготовки водрузил на плечи катушки и карабин и пустился в путь. Как обычно, двигался по нитке связи, то держа ее в руке, то стараясь не потерять из виду и не спутать с другими черный, гуперовский провод, протянувшийся по земле. До первого промежутка на краю жилого массива дошел спокойно, а далее двигался вдоль улицы перебежками от укрытия к укрытию (здесь от подъезда к подъезду), чутко прислушиваясь, нет ли налета с немецкой стороны. Иногда с шипящим свистом летели мины и рвались невдалеке, заставляя прижаться к стенке или нырнуть в подъезд. В один из налетов нырнул в подъезд и увидел свет в подвале. Спустился, а там сидят 3 или 4 польских солдата. Перед ними фляжка со спиртом. Закусывают. Спросил, откуда они и как дела. Старший махнул рукой и сказал, что дело дрянь. При переправе почти всю роту перебило. Огонь жуткий. Пришлось вернуться. Остались только они, а вечером или завтра опять попытка пробиться. Правда, другой отряд захватил кусок здания на набережной, а дальше ни шагу. А мы не смогли к ним переправиться и помочь. В общем, хана нам. Настроение у всех было подавленное. Кстати, это были «русские» поляки из «нашей» 1-й польской армии. Я пожелал им успеха (авось пронесет!) и опять перебежками от укрытия к укрытию двинулся дальше к Висле. Вот и набережная. На той стороне почти непрерывная стрельба. Чувствовалось, что там жарко. Быстро свернул влево за 5–6-этажный дом на берегу. Здесь НП.

Поднялся (взбежал) по лестнице на предпоследний этаж. В пролетах кое-где пробоины от снарядов и видны кусок реки и тот берег. В полностью разворошенной квартире расположились наши связисты и отдыхающие разведчики, Шалевич и еще кто-то. Дежурный разведчик (помнится, Хвощинский) с Комаровым и комбатом были на чердаке, где оборудован наблюдательный пункт. Они засекают цели и дают команды на батарею. То и дело наверху, справа, слева, ударяясь о стену, рвутся снаряды и мины, но за стенкой не страшно, тем более что снаряды и мины легкие, малокалиберные. Тяжелыми снарядами бьют редко и где-то в стороне. Изредка перебивают нашу «нитку», и дежурный связист бежит связывать разрыв. Сбрасываю поклажу и сажусь отдохнуть. Хочется перекусить (перед походом на НП аппетит отбивает). Роюсь в разбросанном барахле, разбитом буфете и нахожу банку какао! Сто лет не пил его! Шалевич дает немного песку, я тщательно размешиваю, и мы едим его ложками, запивая водой. Не шоколад, конечно, но вкус ничего. Спустился Комаров и подтвердил, что дело дрянь. Немцы усилили нажим, и наши на том берегу еле держатся, а до ночи переправить подкрепление невозможно. Да и ночью тяжело, вешают ракеты и бьют по площади реки. Но все же удается, улучив ослабление огня, проскользнуть на ту сторону, подбросить кое-какие резервы и вывезти раненых. Как и ожидалось, потери большие. Там наш комбат пятой батареи Михаил Данилин с ребятами. Ранило его, но пока держится и корректирует огонь. Поднявшись на НП, я выглянул наружу и увидел реку. Справа рухнувшие и искромсанные пролеты взорванного моста. Вся река в фонтанчиках от мин, снарядов, автоматов и пулеметов противника. Да, через такой заслон не пробьешься, разве ночью, когда обстрел тише и не прицельный, а «по площадям». На том берегу, на набережной, все дома в дымке разрывов. Отсюда не поймешь, где наши, где немцы. Впрочем, комбат и разведчики уже ориентируются. Однако ощущение безнадежности этой операции. Даже при сомнительном успехе будет много крови. Так думают все, с кем ни поговоришь. Понаблюдав, вернулся в комнату, и, когда стрельба по нашему берегу на время стихла, я вернулся «домой» налегке, быстро и без осложнений.