Книга Двенадцать лет с Гитлером. Воспоминания имперского руководителя прессы. 1933-1945 - Отто Дитрих

Постепенно такое состояние дел вызвало сильное неудовольствие среди художников. Узнав об этом, Гитлер вспыхнул от гнева. Он приказал не упоминать ни в прессе, ни по радио имена художников, отказавшихся впредь посылать на выставку свои работы.

В суждениях об искусстве Гитлер руководствовался не эстетическими принципами, а националистическими и расовыми чувствами. Национальный характер зрителя, конечно, является почвой, из которой произрастают его идеи и чувства, и поэтому всегда играет роль в его восприятии произведения искусства. Но Гитлер, как верховный судья искусства, был убежден, что весь культурный творческий потенциал Европы имеет общие скандинаво-германские корни, и прослеживал те же корни в классическом греческом и итальянском искусстве. Расовый фанатизм делал его слепым ко всем другим возможным стандартам. Я понял масштаб его эстетической слепоты, став свидетелем полного неприятия им современного итальянского искусства на выставке в Венеции, которую он посетил во время своей первой встречи с Муссолини. Выставка японского искусства, проходившая в Берлине несколько лет спустя, вызвала у него такое же непонимание. Непонимание можно простить. Но он зашел дальше, отрицая, что эти работы вообще можно называть произведениями искусства, только потому, что у него не возникло никаких личных ассоциаций с представленными экспонатами. Обычный гражданин, безусловно, имеет право на подобную точку зрения. Но человек, провозгласивший себя верховным авторитетом в мире искусства, не имеет права быть столь ограниченным.

Гитлер рассматривал искусство только с точки зрения зрителя, а не художника, и в этом качестве он по праву требовал, чтобы произведение искусства обладало красотой формы и чтобы изображенный предмет тоже обязательно был красив. Но он не учитывал того факта, что художник может создавать эту красоту только в соответствии с собственными внутренними ощущениями. Полное безразличие Гитлера ко всем человеческим аспектам жизни людей – это ключ к его тупости в области эстетики. Его политика была направлена на пробуждение в народе интереса к искусству. В соответствии с этим он требовал от художников блестящего мастерства, техники исполнения и понятности темы произведения. Предполагалось, что таким образом возникнут произведения искусства, которые будут обращаться к массам с их естественным, неиспорченным чувством красоты. Такая диктаторская концепция искусства полностью игнорировала элементы, характеризующие подлинное искусство. Настоящая ценность произведения искусства заключается не в передаче внешнего сходства, а в раскрытии внутренней сути изображаемого объекта. По-настоящему хорошая живопись, например, выявляет особые качества пейзажа; по-настоящему хороший портрет обнаруживает внутреннюю природу человека, в отличие от фотографии, являющейся обычно лишь зеркальным отражением его внешности. Вовсе не случайно все, кроме одного, портреты Гитлера были написаны с фотографий. Он позировал только одному художнику, профессору Книру, приезжавшему специально в Берхтесгаден. Красота живет в произведении искусства, только если художник, повинуясь собственному интуитивному восприятию, вдохнул в него эту красоту. Гитлер же полагал, что суть искусства заключается в его национальном характере. Его идеал красоты, охватывавший все на свете, был эстетическим воплощением неопределенной «национальной души» Розенберга. Поскольку Гитлер не обладал чувствительностью к каким-либо человеческим аспектам эстетики, все, что он мог сделать для художников, разделяющих его взгляды, – это увенчать их общественным признанием. Он не мог вдохновить их какими-либо творческими порывами. В своем высокомерии Гитлер хотел властвовать над всем искусством, используя его для своих целей. Но божественное Искусство не подчинялось его воле!

От Мюнхена до Берхтесгадена примерно двести километров езды на автомобиле. На протяжении всего пути открываются виды на большую часть немецких Альп. Я не знаю, сколько раз Гитлер ездил по этой дороге в открытой машине, не знаю, какие чувства его охватывали при виде этих величественных гор. Но можно смело сказать, что эти поездки, совершаемые им на протяжении более двух десятилетий, были важной частью его личной жизни.

Небольшая группа мюнхенских гостей, которых он обычно приглашал к себе в Оберзальцберг, обычно ждала на шоссе в пригороде Мюнхена и присоединялась к его кортежу. С дороги открывается панорама от горного массива Зуспиц до Ватцмана. Вдали виднеются горы Веттерштайн, Карвендель, Ротванд и Вендельштайн. Вдоль дороги возвышаются горы Вальдер-Кайзер и Кампенванд. Вскоре показывается бездонное серо-голубое Химзее, странное, мрачное озеро, невероятно привлекавшее Гитлера. В течение многих лет он регулярно останавливался в гостинице в Ламбахе, на северном берегу озера, где для него и его гостей ставился стол, за которым постепенно собиралось все больше и больше народу. Именно за этим столом сидел Гитлер в 1932 году, когда ему передали распоряжение немедленно явиться к президенту фон Гинденбургу. В десяти километрах от озера Гитлер планировал построить гигантский университет; он хотел вывести университетскую жизнь за пределы больших городов и основать новые университетские городки. Их предполагалось оснастить самым современным оборудованием и спортивным снаряжением. Осуществление этой интересной идеи Гитлер предоставил Розенбергу, и она затерялась в его голове, забитой идеологическим туманом всевозможных «мифов».

Когда Гитлер строил первый в рейхе автобан от Мюнхена до Рейхенхалла, он проложил его вдоль южного берега Химзее. На полпути вдоль дороги был выстроен огромный отель «Гастхаус-ам-Химзее». Там была комната фюрера, похожая на павильон, но, посетив ее дважды, Гитлер никогда больше там не останавливался, потому что в комнате были зеркальные стены, и ему не нравилось, когда люди разглядывали его за обедом. Это шоссе также прославилось памятником строительству новой жизни. Во времена строительства автобана все мысли Гитлера были сосредоточены на программе мирных строек, которая завоевала ему место в сердцах людей. Пять лет спустя автобан доходил до Зальцбурга. К тому времени Гитлер уже был опьянен властью, и, когда его дорога вышла за пределы рейха, сам он уже внутренним взглядом видел более отдаленные, более манящие, но губительные цели.

За Химзее альпийская дорога ответвлялась от автобана и шла на юг, входя в горы близ Инцеля. Эта дорога была плодом мечты Гитлера об открытии прекрасных немецких Альп для туризма путем строительства великолепной системы дорог. Проходящая через Альпы дорога из Линдау в Берхтесгаден была начата, но так и достроена, когда началась война.

Если верить словам самого Гитлера, именно Дитрих Эккарт познакомил его с горой близ Берхтесгадена, известной под названием Оберзальцберг. Сам Эккарт прятался там после провала мюнхенского путча. Семья Бехштейн владела виллой в горах недалеко от этих мест. В те дни Бехштейны называли Гитлера Волком, и по этой причине он позже называл свои ставки «Волчьим логовом» или «Волком-оборотнем»[25]. В каких-то ста метрах над виллой Бехштейнов на крутом пологом лугу располагался небольшой деревянный домик под названием Вахенфельд. Он так нравился Гитлеру, что тот его снимал, а несколько лет спустя купил. В воспоминаниях о ранних годах он позже рассказывал о камине и веранде в этом доме, хотя все остальное в нем полностью перестроили. После 1933 года он несколько раз изменял его, пока дом не принял форму Бергхофа, как его назвали позже. За четырнадцать дней до конца войны Бергхоф был снесен с лица земли в результате мощной вражеской бомбардировки.