Книга Владимир Басов. В режиссуре, в жизни и любви - Людмила Богданова

Для меня самое страшное – результат, когда ты все уже придумал в голове, и наступает кошмарное время «анимации». И надо делать над собой усилие, рывок, чтобы броситься в бурное море режиссуры. Чтобы заставить пусть даже и тепло к тебе относящихся, но других людей мыслить, чувствовать и вести себя по-твоему. Добиться того, чтобы они смотрели и видели все твоими глазами, дышали, как ты, мучились, как ты, и, как ты, побеждали. Но они – не ты, и ты не имеешь права превращать их жизнь в ад, ты должен убедить их, влюбить в свой мир, в своих героев, в себя. И когда я видел на площадке влюбленные глаза, я был счастлив – значит, у меня получилось. И эти глаза я готов был, как талисман, брать повсюду с собой – чтобы посветили.

Я не люблю бесконечно растянутых фильмов и затяжного периода разработки. Долго – это неопределенность, я – человек дела и действия. Я не могу не думать, но думаю всегда вперед, о следующем, о будущем. То, что уже придумано, сделано – неинтересно. Слово произнесенное – это уже вчера, я живу новым. И поэтому я – Остап Бендер. Оставим в стороне его авантюризм и сатирическое предназначение как персонажа, порожденного временем и спросом. Бендер – человек, который умел придумыватьи добиваться своего, а потом не знал, что ему делать с полученным миллионом. Не чаял, как от него избавиться.

В любви я – Сирано. Вы думаете, я никогда не смотрел на себя в зеркало или нетрезв, когда это делаю? Я знаю о своей внешности все и лучше, чем кто-либо. Но сделал ее своим достоинством, своим оружием, «разящим» наповал самых блестящих и неприступных красавиц. Я не могу сказать, что упивался победами, – я должен был их совершать. Я знаю силу своей власти над людьми, но эта слава – земная, и она быстротечна.

Я любил своих жен, задыхаясь от нежности, и никогда не относился к ним, как к бывшим. Каждая была мне дорога – каждая чем-то неуловимо напоминала мне маму и была по-своему хороша. Роза – как будто лучилась особенным светом, Наташа была такой удивительно теплой, земной, Валентине Бог дал благородство и стать. Я и в шутку, и очень серьезно мечтал поставить чеховские «Три сестры», чтобы три главные женские роли сыграли три главные актрисы в моей жизни – Макагонова, Фатеева, Титова. Я каждую пытался вернуть – просил, умолял Розу. Когда Наташа уходила, мне расхотелось жить. Когда Валя ушла, бегал и искал ее по всему городу, я словно обезумел от пустоты внутри себя и, как в первые дни нашего знакомства, просил друзей – помогите, соедините, не позволяйте ей оставить меня одного. Говорят, что я рыдал тогда, как Мышлаевский. А я и был – еще и Мышлаевский.

Меня все время упрекали в лицедействе, и я даже не пытался объяснять, что все мои герои – какая-то часть моего безразмерного «я». Какой-то участок пути, нюанс, случай, событие, достоинство и недостаток. На все пропущенные мной ответы на ваши вопросы вы можете искать объяснения в моих поступках – сыгранных ролях, снятых фильмах. Надо только помнить, что все они – лишь фрагменты общей картины. И поэтому меня надо познавать, как мир, – узнать единые законы и понять, что каждый из нас – исключение из этого правила.

И поэтому я не люблю, когда меня пытаются с кем-то сравнивать и искать мне соответствие в кем-то выстроенной табели о рангах. Я не – боже упаси! – Фернандель, Бурвиль или Сергей Филиппов. Я – Басов, Владимир Павлович Басов, актер и режиссер, такой как есть. И вы либо принимаете эту данность, либо оставьте свое «мнение» при себе. Я могу быть похожим только на своего отца, мать, деда. Любые совпадения с обликом коллег – иллюзия, вызванная недостатками вашего зрения. И поэтому, когда критик говорит «Наш Басов», – это другое дело.

Меня раздражает стремление всех подравнять, найти раз и навсегда залитованное определение. Похвально, что мне без устали ищут место в общем строю, но мы все в той шеренге разные. Это проще всего – сказать, что актер Басов – комик. Оттого, что я играю выпукло, ярко, смешно? Но мой смех – всегда со слезой в уголке глаз, с грустью в глубине зрачков и в сердце. Я – гамма, в которой есть и мажорный, и минорный строй. И в жизни мои шутки, мой юмор – не потому, что я «жизнерадостный идиот», а потому, что это – тоже инструмент общения. Веселому и легкому человеку проще найти путь к чужой душе, и если не сделать ее союзником, то хотя бы не превратить во врага. Я не могу похвастаться большим количеством врагов, я даже не помню, чтобы они у меня были. Мне покровительствовали, мне помогали, мною порою пользовались, но я не помню, чтобы воевал с кем-то за себя. В моей жизни всегда были друзья – настоящие, верные, принимавшие все мое и во мне как есть, без ограничений и регламента. Я благодарен им, и им старался отвечать радостью. Хотя, конечно, не всегда это так получалось.

Какая-то странность – все считали меня успешным и ангажированным. Как будто не задвинули на полку «Метель» из-за того, что в ней играл Олег Видов, рискнувший еще в те времена подписать контракт с «вражеской» киностудией. Словно не было шквала сокрушительных рецензий после «Нейлона», когда на меня «навалился» инфаркт. И наверное, все думают, что пробить разрешение на съемку и показ снятого фильма по булгаковским «Дням Турбиных» – этому почти незавуалированному анти-«Бегу» – так просто, что каждый бы это сумел. И «Факты минувшего дня» мне достались с не меньшей кровью, чем «Битва в пути» или «Тишина». Может быть, всех сбивала с толку моя публичная жизнерадостность? Или сегодня в залихватском отрицании прошлого вы не видите, что в любом жанре я говорил о вечном?

Я всю жизнь искал для экрана героя, и даже если «приглашал» его «сойти с книжной полки», то все равно это был м о й герой, в котором воедино собирались черты поколения. Меня всегда интересовали люди значительные, событийные, но умевшие оставаться людьми, у которых были нормальные человеческие «слабости», – они были открыты для любви и знали цену мучительным сомнениям в своей правоте. И этим были мне близки.

Мне часто говорили – то, что вы сняли, далеко от того, что вы, как режиссер, декларировали. Так ведь я для того и оповещал вас заранее, чтобы вы увидели то, что я хотел показать, а не то, что вы ждали увидеть. Я мечтал, чтобы люди, писавшие о моих фильмах, для начала научились дышать со мной в резонанс, приняли мои слова на веру и разглядели их воплощение в том, как я переработал сюжет, укрупнил характеры. И т. д., и т. п. Я не говорю, что мое одиночество вселенское, я понимаю, что это – издержки профессии. У нас больше сопутствующих и сочувствующих, чем сопонимающих. И может, поэтому я больше шучу, чем делюсь сокровенным. Мне проще показать репризу, чем объяснять. Друзьям это практически не надо, они – свои, и говорят на одном языке. А зритель, как говорят, голосует ногами, и на эту форму общения с ним мне трудно пожаловаться.

Зритель свою любовь отдавал мне сполна. Я любил эти встречи в поездках по стране – этот зал, послушный и слушающий. И только не говорите мне ничего о славе – слава это прекрасно. Это твое следующее дыхание после последнего, это твои вечные электрические батареи. Искусство не может жить без поклонников, и не важно, сколько их – двое или двести пятьдесят миллионов. Второе – лучше, но я рад всем, каждому. И поэтому всегда перед зрителем чувствую себя тем двухлетним дебютантом, который еще ничего не понимал в театре, в жизни, но чувствовал энергетическую волну, идущую из зала, – волну обожания и восторга. Со временем я научился управлять этой стихией всенародной любви, но самые счастливые мгновения – когда меня узнавали дети, когда подружки моей юной внучки, хихикая, рассматривали меня и что-то потом обсуждали в своей комнате – они говорили обо мне. И это счастье.