Книга Город Х - Вероника Мелан

Волосатый «недогном» – сегодня как будто причесанный – ждал не в кустах, как в прошлый раз, а в беседке. С красным цветом медальона. Подходя, Радка фыркнула.

«Ой, недотрога! Так я тебе и поверила».

Выглядел Свен серьезным, даже руку протянул, приглашая внутрь деревянного домика.

– Ты ж обещал не касаться?

– Ах, да, забыл.

И улыбка в усы.

– С тобой я свое имя все время забываю.

– Двадцать минут.

– Да-да, ладная, двадцать минут.

А сам смеется.

Она только сейчас заметила, что пришел он не с пустыми руками, но с потрепанным и исписанным блокнотом.

– Победы свои туда пишешь? – подколола.

Свен указал ей рукой на лавочку, дождался, пока опустится, а сам выпятил вперед могучую грудь, демонстративно отставил ногу и изрек:

– Нет, свет моих очей. Я пришел читать тебе стихи.

– Стихи?!

Ага, стихи, как же. Решил, что, если срифмует пару скабрезных шуточек, то сразу сделается стихоплетом? Начнет выглядеть культурным человеком? Да, мастерский подход в обольщении, ничего не скажешь – пять баллов. Вот только пошлости ее, увы, не впечатлят.

– Я слушаю, – и она зачем-то засекла двадцать минут.

Путалось нежными апельсиновыми лучами среди кустов усталое солнце; Свен прочистил горло и с крайне серьезным видом начал:

Радка, как картинка, – две ноги и спинка, Радка – вот взвел бы я твою пружинку, Радка – так стонешь протяжно и сладко, Радулечка, натянул бы тебя, как рогатку…

Она сделалась пунцовой от стыда за него и его «таланты», и сама же молча сотрясалась от смеха: вот шут – он и есть шут. Что с него возьмешь? Еще и вид примет аристократичный, в позу встанет «поэтную», а на словах тот же пошляк-пошляком!

– Ну как, нравится?

– Натянул бы меня, как пружинку? Вот в этом ты весь и есть, Свен! Ни капли души…

– Ладно-ладно, – борода замахал руками. – Еще одно.

И снова «поэтная» поза.

– Экспромт!

Рада, моя радость, – пузырьков шипучих сладость, Рада, моя прелесть, – что с языка одна ересь, Рада, моя рыбка, – я б муди обрил за улыбку, Рада, шарики-грудки, гладкие, как незабудки, Рада, круглая попка, – член мой сразу морковкой! Рада, ох, глазки-губки – бреют, как острые зубки, Рада, моё счастье, – влюбился в тебя в одночасье!

– Послушай, ты меня за этим позвал сюда?

Она удивлялась тому, что испытывала, – разочарованию. Ей почему-то хотелось увидеть серьезную сторону Свена, но тот как был поверхностным, так им и оставался. А ведь чувствовался внутри него стержень – или ей показалось? И вообще, сегодня она почему-то смотрела на него совершенно другими глазами – не отдельно на член, плечи или пузо, – она воспринимала его цельно – мужчиной. И впервые заметила, что глаза у него сине-зеленые. Красивые даже. Да и вообще, ей хотелось серьезного к себе отношения, а ее воспринимали не то двумя ходячими сиськами, не то шуткой, не то очередным трофеем. Не то вообще занимали время, которое не могли занять чем-то полезным.

Почему мужики всегда думали, что женщину можно купить парой комплиментов и пошлых строчек? Завтраки? Да, завтраки – красиво. Подарки тоже впечатлили. Но где правильное отношение? Где искренность, где нежность? Где ощущение, что она нужна – больше всех в жизни ему нужна?

Радка не замечала того, что Свен вот уже какое-то время просто смотрел на нее и молчал. Больше не притворялся «поэтом», не отставлял назад ногу, не позировал.

– Хочешь еще стихов?

Спросил тихо.

– Не хочу.

Ей хотелось домой. Но она обещала ему двадцать минут, и она их высидит. А после уже точно никогда к нему не выйдет. Да и вообще, почему-то грустно.

Взгляд на часы – у него еще пятнадцать минут. Пусть пошлит, сколько хочет.

И Свен затянул свое:

Приходи насовсем, забирай мое сердце, Мне в холодной ночи без тебя не согреться. Замер мир без тебя, отключен, обесточен. Счастье пахнет тобой, у любви – твои очи.

Она посмотрела на него удивленно – хорошие строчки. Где-то спер? Учил, старался, надо же.

Ты навеки моя, я приручен тобою, Стала ты для меня путеводной звездою. Впору выть на луну одиноким волчарой, Призывая свою долгожданную пару.

Впору, клетку ломая, отчаянно биться Разлученной с любимой безудержной птицей. Знай: ты – небо мое, моя Лебедь родная. Знай, что я без тебя не живу, не летаю.

Она не заметила, как заслушалась. Да, пусть не «для нее», но зачитывал чужие стихи Свин талантливо. Темнел потихоньку сад; неслышно тикали секунды. Радка вдруг поймала себя на мысли, что послушала бы еще – просто стихов, тех, которые не для нее. У него получалось их декламировать тепло, проникновенно.

– Еще есть?

– Есть.

– Читай.

Он даже не запнулся.

Они не пахнут, как ты. Ничуть. И я снова боюсь не уснуть. Буду снова курить и пить, Оттого, что хочу любить.

Не кого-то, кто мимо души. Ты отказывать мне не спеши, Я не мрачен, не стар, не сед, Не желаю новых побед,

Но желаю тебя одну. В одиночку пойду ко дну. Будоражишь ты мысли и сны, В сердце нет без тебя весны.

Она молчала. Отчего-то стала уютной беседка. Все прохладней делался ветерок, а голос Свена хотелось слушать и слушать. С каждой строчкой тот преображался, наполнялся смыслом тех слов, которые произносил; становились искренними интонации, честными глаза. Свен верил в то, что читал.

А ведь талант…

– Еще.

– Как скажешь, моя королева…

Ты сделай меня вновь мной. Мне деньги, сигары – отстой, Я даже среди толпы не свой, Ты сделай меня вновь мной.

Сделай меня вновь мной. Ты прохладной журчи водой. Бурым жаром огня омой. Сделай меня вновь мной.

Трещины глиной слепи, Хрупкость мою не суди, Внешне я воин – гляди. Но одни черепки в груди.

Сердце посеял. Где? Немо стало в глухой голове. Пало проклятье мне: Одну ее. Искать. Везде.

«А ведь повезет его бабе-то», – вдруг подумала Радка. Умеет красиво сказать, так, что веришь. Жаль, что это все не ей, что несерьезно. Но ведь есть такие, кто своей женщине пишет стихи. Да еще и такие.