Книга Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945 - Карл Хайнц Абсхаген

Несмотря на все сомнения, Канарис не был лишь пассивным зрителем. В октябре он в сопровождении Лахоузена посетил нескольких командующих армейскими группами на Западе, в том числе и генерала фон Рейхенау, в его штаб-квартире в Дюссельдорфе. На встрече присутствовали также начальник штаба генерал Паулюс и штабной офицер капитан Пальцо. Рейхенау был широко известен своей приверженностью идеям национал-социализма. Поэтому Канариса приятно удивило отсутствие у него и членов его штаба триумфально-ликующего настроения. Все они чрезвычайно скептически оценивали задуманное Гитлером зимнее наступление. Это в известной мере облегчило Канарису его задачу, ибо нечего было и думать о том, чтобы открыто предложить главнокомандующему воспротивиться этим планам фюрера.

Поэтому он лишь поделился собственными опасениями и сомнениями, обусловленными сложившейся стратегической ситуацией. Канарис, в частности, в сгущенных красках изложил содержание поступивших в абвер сведе166 ний о военном потенциале противника, особо подчеркнув вероятность крупных потерь с немецкой стороны в живой силе и технике. Канарису удалось добиться от Рейхенау согласия составить и послать Гитлеру меморандум под названием «Как обеспечить победу Германии», который, однако, по сути, должен был в ультимативной форме сказать фюреру: «До сих пор и не дальше». Это был двойной успех, ибо не кто иной, а именно «нацистский генерал» был единственным участником совещания Гитлера с командующими армиями и армейскими группами, который, согласно записи в дневнике фон Хасселя от 30 октября 1939 г. (с ссылкой на Гёрделера), выступил против разработанного Гитлером плана наступления.

В узком кругу доверенных лиц Канарис рассказал Рейхенау о злодеяниях, творимых эсэсовцами по приказу Гитлера в Польше. В подтверждение своих слов он продемонстрировал собравшимся многочисленные документы, которые в то время имел обыкновение возить с собой в особом портфеле. Сообщение Канариса произвело на командующего чрезвычайно сильное впечатление, и он согласился с мнением адмирала, что подобные эксцессы дискредитируют в глазах мировой общественности немецкие вооруженные силы, безучастно взирающие на происходящее. Генерал Паулюс, однако, в беседе с Канарисом с глазу на глаз, когда речь вновь зашла о безобразиях в Польше, стал оправдывать проводимую Гитлером политику на занятых территориях, называя ее вполне правомерной. Об этой позиции Паулюса шеф абвера говорил с глубоким возмущением. Паулюс как человек перестал для него существовать. Когда разразилась сталинградская катастрофа, Канарис, никогда не забывавший высказываний Паулюса по поводу преступлений СС в Польше, заявил, что ему нисколько не жаль попавшего в западню генерал-фельдмаршала.

Менее успешным был разговор Канариса с командующим группой армий генерал-полковником Рундштедтом, который вечером за столом, будучи в подпитии, хотя и бранил на все корки Гитлера и его режим, но упорно избегал обсуждать конкретные вопросы. Покидал его Канарис с твердым убеждением, что ожидать от генерала активного сопротивления Гитлеру не приходится. По167 зднее его оценка Рундштедта полностью подтвердилась. В общем, возвращался Канарис в Берлин не очень довольным результатами своей поездки. Хотя Гитлер и переносил несколько раз сроки наступления, но приготовления к войне с Бельгией и Голландией в нарушение их нейтрального статуса шли полным ходом.

Канарис яснее Остера и его сообщников видел трудности, связанные с подготовкой мятежа генералов, которые вели себя на редкость пассивно и демонстрировали постоянную готовность уступать Гитлеру. Канарис прекрасно понимал, что восстание против фюрера нельзя поднимать когда заблагорассудится, так сказать с кондачка, но, с другой стороны, был уверен, что подходящий случай остановить или свергнуть Гитлера может внезапно представиться в любой момент. При необходимости, полагал Канарис, подходящие условия для обуздания Гитлера и смены режима следует создавать специально. Хороший шанс на успех, как мы знаем, появился в сентябре 1938 г., но приезд Чемберлена в Берхтесгаден и Мюнхенское соглашение поставили на нем крест. При этом была не только упущена чрезвычайно благоприятная возможность, поскольку год спустя стало заметнее влияние настроений в стране на генералитет: даже генерал-полковник Вицлебен, настроенный в 1938 г. весьма решительно, через год сделался более осторожным и сдержанным. Предпринятая 8 ноября попытка покушения в мюнхенском пивном зале, независимо от того, действовал ли Эльзер в одиночку или же все подстроило гестапо наподобие пожара в рейхстаге, давала удобный повод, чтобы обезвредить СС, арестовать Гиммлера и Гейдриха как соучастников и взять фюрера под охрану. Соответствующий план, выработанный группой Остера с согласия Канариса, был представлен начальнику Генерального штаба Гальдеру, который сначала проявил к нему интерес, но потом все-таки отклонил.

Как сообщил Гизевиус, при этом Гальдер дал понять, что Канарису следовало бы заняться подготовкой физического уничтожения Гитлера. Дескать, если фюрера не станет, то он, Гальдер, будет готов действовать. Неудивительно, что Канарис с негодованием отверг подобное предложение. Ведь, в конце концов, есть большая разница между восстанием военных против тирана и коварным убийством исподтишка. Пока еще чувства горечи и безнадежности не были так сильны в народе, как два-три года спустя, когда даже очень набожные люди после многих месяцев внутренней борьбы и душевных переживаний, преодолевая собственные угрызения совести, приходили к выводу о необходимости убийства деспота. У Канариса, наряду с соображениями религиозного характера, давало себя знать присущее его натуре отвращение ко всякого рода насильственным действиям. Он, который недавно не позволил превратить абвер в организацию убийств, предназначенную для истребления поляков и евреев, не мог через несколько дней или недель хладнокровно и преднамеренно подготовить убийство человека, пусть даже Гитлера.

Мы уже ранее разъясняли, почему Канарис, упрекая генералов в бездействии, сам не возглавил государственный переворот, однако давайте-ка снова вернемся к этому вопросу, поскольку и нынче не умолкают голоса, характеризующие адмирала как человека с гипертрофированным честолюбием. Все, кто многие годы работал с Канарисом, в один голос утверждают, что факты противоречат подобным оценкам. Разумеется, Канарис был не чужд известной доли человеческого тщеславия. Ему, безусловно, нравилось, когда его работа находила признание. Но окружающие никогда не замечали в нем желания во что бы то ни стало протиснуться в первые ряды или пролезть на первое место. Уже его отношение к Остеру, как мы попытались коротко обрисовать, является достаточным свидетельством того, что Канарису было больше по душе держаться на заднем плане. И в юные годы он никогда не стремился быть вожаком. В следственной комиссии рейхстага он оказался в 1926 г. вовсе не потому, что жаждал увидеть свое имя на страницах немецкой и зарубежной печати. Канарис обычно предпочитал действовать из-за кулис, без излишней огласки, не привлекая внимания широкой публики. Честолюбие Канариса неизменно выражалось в горячей преданности своему делу. Он любил военно-морской флот и никогда не давал его в обиду и приходил в ярость, когда нападали на «его» абвер.

Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что те, кто считает Канариса вероломным заговорщиком, патологическим интриганом – подобное мнение содержится во многих публикациях, – так и не разглядели подлинной сути этого человека. Конечно, он всегда, где только можно, охотно пользовался обходными путями, уже начиная с его участия в «нелегальном» воссоздании военно-морских сил Германии. А в военной разведке, в силу специфики решаемых задач, подобные методы не только были вполне уместны, но и постоянно совершенствовались. Удавшаяся хитрость, ловкая маскировка приводили его порой прямо-таки в детский восторг. Однако в тот период, о котором сейчас идет речь, Канариса терзали мучительные внутренние противоречия. С одной стороны, на него, как на одного из лиц высшего начальствующего состава вермахта, давило чувство долга, но с другой – совесть заставляла его сопротивляться установившемуся в стране порядку, в преступном характере которого он уже нисколько не сомневался. И поэтому обстоятельства вынуждали Канариса вести двойную жизнь. Ведь он считал своим моральным долгом оставаться на посту шефа абвера и, используя свое влиятельное положение, попробовать изнутри уменьшить размеры надвигающейся на Германию катастрофы. Свои «легальные» обязанности, если они не были связаны с преступными в его понимании деяниями, Канарис всегда выполнял очень добросовестно. Более того, он стремился использовать любую возможность, чтобы, идя «нормальным» путем официального представления своему непосредственному начальнику Кейтелю, воспрепятствовать отдельным преступным замыслам нацистов. Поступал Канарис таким образом прежде всего в тех случаях, когда дело касалось приказов и распоряжений Гитлера, затрагивающих так или иначе вооруженные силы, и когда у него была хоть малейшая надежда, что вмешательство начальника ОКВ поможет их отменить или на худой конец скорректировать. При всех обстоятельствах Канарис старался не смешивать собственную деятельность, направленную на устранение существующей в стране тирании, со своими служебными обязанностями шефа военной разведки, чтобы не подвергать опасности подчиненных ему сотрудников и абвер, как организацию, в целом.