Книга Москвест - Андрей Жвалевский

— Плохо, — вздохнул Тейлор, — не вовремя посол приехал. Не даст Иоанн Васильевич теперь нам монополии.

Купец прикусил язык, явно сболтнув лишнее, но толмачи сделали вид, что ничего не заметили. Оценив их такт, Тейлор попросил:

— Покрутитесь тут в округе, послушайте: о чем говорят, в каком товаре нужда больше, как цены поменялись…

Маша и Миша переглянулись. Все-таки купец и на пожарище купец. Однако спорить не стали. Самим было интересно, что такое случилось.

Помня печальный опыт времен Дмитрия Донского, разделяться не стали, пошли вместе и слушали в четыре уха.

На площадях говорили, что пожар начался не пойми с чего, чуть ли не с копеечной свечи, так что тут не без колдовства. И даже виновных называли (сначала шепотом, а к концу дня уже смело) — князья Глинские. Самые языкастые рассказывали ужасные подробности ворожбы, но когда Маша услышала про вымоченные людские внутренности, добытые в могилах, ее начало мутить. Мишка увел ее подальше от болтливой бабки, но остальные слушатели внимали ее бреду с жадностью.

Часто поминали дурную примету — упавший недавно колокол.

И все громче раздавались крики:

— К царю пошли! К Иоанну Васильевичу, пусть выдаст колдунов!

А когда пронесся слух, что одного из «проклятых колдунов» Глинских разорвали в клочья прямо на площади (Маше снова стало нехорошо), горожане словно сошли с ума. Мишка с Машей так честно и сообщили Тейлору, который разместился в уцелевшем доме на дальней окраине.

— Не будет пока торговли, — сделал вывод купец. — Надо уезжать. В Новгород. Спасибо вам, толмачи, вот расчет!

Так толмачи оказались без покровительства, хотя и с приличной суммой в кошельке. Ночевали под открытым небом, на повозке англичан (последняя милость Тейлора), но никак не могли уснуть.

— Слушай, — сказала Маша, — я тут с ними скоро начну в мистику верить. Действительно ведь: колокол упал — и город выгорел.

— Да-а-а, — зевнул Мишка, — колокола тут волшебные… Они большую силу имеют.

— А ты не издевайся, — обиделась Маша. — Может, и правда, у них какая-то… сила есть.

Мишка встрепенулся:

— Колокола, — произнес он, как будто во сне, — колокола.

— Колокола, — не зная зачем повторила за ним Маша.

— Каждый раз колокола били! — чуть не завопил Мишка. — Помнишь: то по рельсу какому-то лупили, то просто колокол, то набат!

— Да тут каждые полчаса колокола бьют, — не поняла Маша. — Ты о чем вообще?

— О нас! Нас каждый раз по истории мотает под колокольный звон!

Тут и Маша вздернулась:

— Точно! И в самом начале тоже… Колокол бил, помнишь?

Они помолчали, переваривая открытие.

— Все, — решил Мишка, — надоело мне тут. Надо дальше двигаться. Завтра будем историю вспоминать…

* * *

Назавтра в город было страшно выйти. Толпы людей, лишившихся крова и страдавших от невыплеснутой злобы, носились по городу.

Город хоронил погибших. Боже, как же их было много! Но оставшиеся в живых не скорбели, а жаждали расплаты.

Подтверждали, что Глинского — дядю царя — выволокли прямо из Успенского собора во время службы и до смерти забили камнями на площади. Говорили, что целая толпа отправилась в Воробьево, куда бежал из погорелого Кремля царский двор, и требовала там выдачи остальных колдунов.

Маша уже не могла слушать все эти россказни, ее трясло от страха. Они с Мишкой забились в дальний угол трактира, который частично уцелел при пожаре, и старались никому не попадаться на глаза.

— Ну и где же этот хваленый царь? — спросила Маша. — Почему б ему не выйти сейчас на площадь и не успокоить всех?

— Так как же он выйдет, страшно же… — мрачно ответил Мишка. — Спецназа еще нет для охраны.

— А может, и царя нет? — спросила Маша. — Кто его живьем видел?

— Я видел, — ответил увязавшийся с ними Митька. — Много раз видел.

— Да? — удивилась Маша.

— Так государь, пока маленьким быть изволил, частенько по улицам скакал. Лихой был такой! Как поедут они, значит, с друзьями кататься, так торговки и прячутся, да и детей с улиц уводят. Потому как зазевался — каюк. Одному пареньку, помню, шею своротило, пискнуть не успел. А второй раз ехали, я видел, мужик дурной стоял посередь дороги! Прям вот стал и стоит! Ну недолго стоял, быстро отмучился. А еще, помню, котят он с колокольни кидал. Во забава была…

— Подожди, — перебила его Маша. — Царь давил людей на улицах и кидал котят с башни?

— Так по малолетству! — объяснил Митька. — Он потом остепенился…

— Миш, я знаю, кто сейчас царь, — стуча зубами, сказала Маша. — На экскурсии в Александровской слободе рассказывали: он по малолетству котят скидывал, а потом людей. Смотрел, как медведи живых купцов задирают… Он садист, больной человек!

— Кто?! — возмутился Митька.

— Иоанн ваш. Миш, это Грозный, точно Грозный, но мы попали во время до того, как его так прозвали.

— Кто больной человек?! — наступал Митька.

— Да подожди ты! — отмахнулась Маша.

— Царь наш больной? Да ты че!.. Да он у нас святой! — заорал Митька.

— Ага, — съязвила Маша. — Людей лошадьми давить — это святость?

— Да за царя!..

Митька рванул драться, Маша с трудом увернулась.

— Да он! Да богом данный!

— Идиот! — заорала Маша. — Он полстраны угробит! Его веками вспоминать будут!

— Маша, уймись! — Миша попытался оттащить разбушевавшуюся подругу, но она вошла в раж и ничего не слышала.

— Да где у вас глаза? Вы можете видеть что-нибудь, кроме своего носа? Страной правит психопат, и все за него готовы друг другу шеи свернуть?

Митька от возмущения и ужаса захрипел и рухнул ниц.

— Боже, спаси и сохрани царя нашего, батюшку, кормильца нашего и защитника…

— Клиника… — тихо сказала Маша.

Мишка силком вытащил ее на улицу.

— Миш, я одного не понимаю, — в отчаянии сказала девочка, — зачем все это? Зачем история нас сюда привела, что она хочет нам сказать? Мне после всего, что мы видели, вообще жить не хочется!

В церкви недалеко от трактира начал медленно и торжественно бить колокол, видно, справляя панихиду по погибшим.

— Миш, я все думаю, ну должна же быть логика в том, что происходит! Ведь если мы прогуливали уроки истории… Уроки… Уроки…

Маша резко остановилась.

— Миша, вот же настоящие уроки истории! Нам показывают время, чтоб мы извлекли из него уроки, понимаешь? Чтоб мы учились на чужих ошибках!