Книга Печать василиска - Татьяна Корсакова

Прятать крест под корягой Аля не стала, сунула за пояс джинсов, сверху прикрыла футболкой. Дома, в более спокойной обстановке, можно будет повнимательнее рассмотреть находку, а заодно понаблюдать за реакцией гостей. Потому что аквалангист наверняка один из них. А гости-то все сплошь добропорядочные граждане: туристы, экологи, фольклористы, финансисты. Никого из них в дурных наклонностях не заподозришь. Зато в свете увиденного кое-что становится понятным и объяснимым. Нет никакого озерного змея! Есть старинная легенда, и только-то. А все остальное – дело рук человеческих. Ведь разумно предположить, что если некто ищет в Мертвом озере клад – а чем не клад старинный крест?! – то этот «некто» будет всеми силами стараться отвадить от озера любопытствующих. А как отвадить? Лучше всего рассказать страшилку про озерного змея, утопленницу Настасью, пропавших прямо с пленэра немцев. А для пущей убедительности поплавать с аквалангом, организовать круги на воде и загадочное волнение, включить магнитофонную запись с колокольным звоном, убить парочку аборигенов...

От последней мысли Алю затошнило. Получается, что человек, организовавший всю эту мистификацию, причастен к смерти деревенского тракториста и ее деда. Может, и не убивал он их нарочно. Но тут ведь места такие особенные – жуткие. Если, к примеру, наслушается человек об озерном змее, присядет на бережке отдохнуть, а тут раз – всплывет перед ним какое-то неведомое чудище, о чем такой человек подумает в первую очередь? О том, что это и есть Василиск. И если человек впечатлительный, или пьяный, или очень старый, то до разрыва сердца недалеко. Вот так-то...

А чудище соорудить при желании и сноровке ничего не стоит, даже из подручных материалов. И уж если задаться целью, то можно сделать змея, неотличимого от живого... Очень все получается складно и логично, и старинная история, подпитанная людскими страхами, запросто может сработать. Вот на озере нет ни единой живой души, ни местных жителей, ни отдыхающих. Потому что, может, и не верят до конца в озерного змея, но где-то в глубине души все равно боятся. И тот, кто всю эту мистификацию затеял, может спокойно заниматься своим делом. Знать бы еще, кто это...

Ничего, она посмотрит, понаблюдает, глядишь, и вычислит Василиска среди дедовых гостей. Все равно делать ей больше ничего не остается. Уезжать некуда, да и как-то не слишком прилично – деда ведь еще даже не похоронили. Вот и будет чем заняться.

От мыслей, что творящаяся на озере чертовщина – дело рук человеческих, стало как-то полегче. Не нужно больше бояться воды и старинного проклятия, о котором толком никто и рассказать не может. Опасаться нужно человека, но, как говорится, предупрежден, значит, вооружен. Теперь ее врасплох никто не застанет, главное – по ночам из дому не выходить.

* * *

В Полозовы ворота Аля вернулась в половине восьмого вечера и едва успела спрятать крест и переодеться к ужину. Стол был накрыт в каминном зале. Здесь же, на круглом венском столике, горела свеча и стояла фотография Алиного деда, перевязанная траурной лентой.

В строгом черном платье с длинными рукавами и глухим воротом было жарко и неловко, но ничего более подобающего случаю в Алином гардеробе не нашлось. В отличие от нее, у Елены Александровны в выборе костюма проблем не возникло – классическое маленькое черное платье сидело на ней идеально, движений не сковывало, от скорби не отвлекало.

Зато Эллочка рядиться в траурные одежды не посчитала нужным. А может, и не было у нее никаких траурных одежд, а был ярко-красный брючный костюм с глубоким вырезом и ненароком расстегнувшейся верхней пуговкой. В наряде этом Эллочка выглядела столь же ослепительно, сколь и несуразно. Супруг ее оказался более чутким к царящей в поместье торжественно-печальной атмосфере, к ужину вышел в наглухо застегнутом темно-сером костюме и сейчас, так же как и Аля, страдал от жары.

Николай и Толик по случаю установленного в поместье траура сменили камуфляж на джинсы и тенниски. Гришаев снял наконец свою безобразную жилетку и влез в темно-синий хлопковый свитерок, отчего тут же сделался похож на школьника-переростка. Егор остался верен себе: в идеально отутюженных брюках и крахмальной сорочке он походил на английского денди и в картину сдержанной скорби вписывался как нельзя лучше.

Помимо гостей, за столом присутствовал еще один, незнакомый Але, мужчина. В черном костюме в белую полоску, с тонкими щегольскими усиками, он сильно смахивал на героя гангстерских боевиков, и Аля очень удивилась, когда узнала, что никакой он не гангстер, а самый обыкновенный нотариус. Елена Александровна представила нотариуса как Евгения Викторовича и относилась к нему с видимым пиететом. Чувствовалось, что экономка нервничает и с нетерпением ждет, когда ужин закончится и можно будет наконец перейти к официальной части с оглашением завещания. Во взгляде, который она время от времени бросала на Алю, читалось раздражение и плохо скрываемый триумф, из чего Аля сделала вывод, что после оглашения завещания ей не останется ничего другого, как собираться в дорогу. Новая хозяйка Полозовых ворот не потерпит в своем доме наглых самозванок. Возможно, паковать вещички придется не только ей одной, но и всем остальным. Наверняка статус обслуги Елену Александровну уже очень сильно утомил.

Кстати, как успела заметить Аля, нервничала не только экономка. Несмотря на разухабисто-сексуальный вид, Эллочка явно была не в духе, то и дело порыкивала на несчастного Вадима Семеновича, нервно барабанила пальчиками по столешнице.

Ни упитанный Вадим Семенович, ни, уж тем более, Эллочка, на роль озерного злоумышленника не годились. Человек, которого Аля видела на озере, был высок и хорошо сложен. Среди присутствующих подходящее телосложение было только у двоих: Егора и Николая. Егор хорошо плавал и увлекался экстремальными видами спорта. Зато Николай опоздал к ужину. Оба они сидели за столом с сосредоточенными, непроницаемыми лицами, и оба были Але симпатичны, поэтому верить, что один из них может оказаться злодеем, не хотелось.

Впрочем, помимо этих двоих, был еще и третий. Рано она сбросила со счетов Гришаева. Он высокий, ничуть не ниже Егора. А о ладности его фигуры судить сложно из-за сутулости и безобразной одежды. К тому же это именно Гришаев завел разговор о Василиске, это он рассказал жуткую историю о затонувшей церкви, и именно его Вадим Семенович подозревал в мистификации с колокольным звоном, и вообще он отвратительный тип...

Наверное, все эти мысли, особенно последняя, слишком уж отчетливо читались на Алином лице, потому что Гришаев ответил на ее взгляд гаденькой усмешкой и отсалютовал ей бокалом с вином, точно они сидели за свадебным, а не за поминальным столом. Отвечать на этот наглый жест Аля не стала, демонстративно отвернулась. Да, надо бы к фольклористу присмотреться повнимательнее, уж больно он мутный. С такого станется совершить любую пакость, даже человека убить...

Оглашение завещания закончилось неожиданно: скандалом и истерикой. Ничего удивительного, если принять во внимание тот факт, что все свое движимое и недвижимое имущество, которого, кстати, оказалось не так и мало, дед оставил не Елене Александровне, а товарищу Федору, точнее, человеку, представляющему его интересы, – Агафье Сидоровне. Экономке же в благодарность за верную службу были пожалованы двадцать тысяч долларов, по тысяче за каждый год верной службы, а единственной внучке Алевтине семейная реликвия – перстень «Печать Василиска». Вот тогда-то Елена Александровна и показала свое истинное лицо. Лицо это оказалось очень несимпатичным, напрочь лишенным светского лоска и сдержанного аристократизма. Из-под облезшей позолоты враз проступила тронутая ржавчиной суть. Разошедшуюся экономку пришлось очень долго успокаивать, уговаривать и отпаивать сердечными каплями, а когда она наконец удалилась в свою комнату, в каминном зале остался стойкий дух корвалола и всеобщая растерянность.