Книга Дикая тварь - Джош Бейзел

Она не отвечает.

– Что?

– Это не совсем исключено.

– Еще как исключено.

– Нет. Пусть я и не зоолог, но знаю, что бывают лягушки, замерзающие до твердого состояния.

– Как? У них же клетки полопаются.

– Они запасают в клетках глюкозу в сверхвысокой концентрации и замерзают. Никакого активного метаболизма. Пока они не проснутся – это просто белки´ в кубиках льда.

– И они могут оставаться в таком состоянии? Шестьдесят пять миллионов лет?

– Нет. Не шестьдесят пять миллионов лет. Произвольное образование ядер разорвало бы клетки за такой срок и произошел бы молекулярный распад. Но этому существу и не нужно было замерзать на шестьдесят пять миллионов лет. Что, если оно было в спячке всего пару веков? Это объяснило бы рисунки двухсотлетней давности. А за последние два века произошло охренеть какое изменение ареала. В тысяча семьсот восьмидесятом Нью-Йоркская гавань замерзла. А этим летом в Миннеаполисе было до плюс пятидесяти.

– Но из того, что несколько земноводных умеют замерзать, еще не следует, что есть рептилии, способные на такое.

– Однако это возможно. Хитрожопые черепахи чего только не делают, чтобы выжить на дне замерзших озер. Они могут видоизменять ферменты. Они умеют останавливать сердце и легкие и дышать только кожей.

– Значит, они все равно производят молочную кислоту.

– Если только они не блокируют ее. Есть даже одна белка, которая может замерзать[66].

– Так…

Вайолет избегает моего взгляда.

– Так может, это как раз тот случай, о котором говорил Шерлок Холмс: если исключить все другие возможности, то последняя оставшаяся и будет истиной, даже если это кажется невероятным.

– Вайолет, прости, но это глупейшая фраза из тех, что когда-либо говорил Шерлок Холмс. Как ты можешь узнать, что исключил все остальные возможности?

Она выглядит беспомощной:

– Назови хоть одну.

– И назову: это сделал человек.

Вайолет смотрит на меня с надеждой и сомнением.

– Откуда тебе знать?

– Ведь это мог совершить человек. В девяти случаях из десяти это значит, что так и было. Люди способны на любое безумное дерьмо, какое только можно вообразить. Если и это сделал человек, то такой, которому хватило мозгов сообразить, как должен выглядеть след зубов динозавра, и подделать его. Для этого можно было приспособить, например, медвежий капкан.

– Но с Отем и Бенджи были и другие люди, когда они погибли.

– Двое тинэйджеров отмокали в другом озере, – возможно, обкуренные, пьяные, и в это время они трахались. Может, друзья слышали шум или им показалось, что вода неспокойная, когда они туда пришли. Но никто не говорил нам, что эти ребята хоть что-нибудь видели – даже тела. Никто не говорил, что хоть кто-нибудь видел тела, до того как полиция вытащила их из воды, а это было как минимум спустя три дня. Этого времени хватило бы по горло, чтобы подделать несколько укусов динозавра.

Вайолет уставилась на меня:

– Думаешь, Реджи на такое способен?

– Не знаю. Но таких людей хватает. Не забывай: на той же неделе в этом же месте произошло еще два убийства. Никто не думает, что и эти люди стали жертвами дикого зверя.

– Но если у того, кто застрелил Криса-младшего и отца Подоминика, было огнестрельное оружие и он умеет с ним обращаться, почему бы ему не… В смысле, как можно сделать такое? С двумя детьми!

– Не знаю. Может, кто-то один убил детей, а кто-то другой посчитал, что виноваты Крис-младший и отец Подоминик, и убил их.

– Ты хочешь сказать, кто-то подумал, что Крис-младший убил собственную дочь?

– Кто знает? Может, стрелок даже не собирался убивать Криса-младшего.

– Как это?

– Ведь, похоже, никто и знать не знал, что здесь делали той ночью Крис-младший и отец Подоминик. Сколько людей вообще могли знать, где их найти? К тому же, если верить Реджи, хотя он, конечно, не самый надежный источник на свете, отца Подоминика застрелили в голову, а Криса-младшего – в грудь. Значит, кто-то с оптическим прицелом не пожалел времени на подготовку наиболее смертельного выстрела в отца Подоминика, а затем должен был стрелять как можно быстрее, потому что вторая цель поняла угрозу. Вот почему убийца предпочел стрелять в грудь, а не в голову, – это быстрее и проще. Так что, возможно, стрелок убил случайного человека, потому что не видел лица Криса-младшего.

Или его одежды.

Я начинаю осознавать весь идиотизм своей версии: ну кто же валит двух человек из винтаря с оптикой, не удосужившись опознать обе цели?

– Ты кто такой? – вдруг говорит Вайолет.

– В каком смысле?

Хотя я, конечно, понимаю, в каком смысле. Она напугана.

Полный, на хрен, идиот, вот кто я такой.

– Откуда ты знаешь, как стрелять людям в голову с оптическим прицелом? Или как уродовать трупы – чем ты сказал? Медвежьим капканом?

– Вайолет…

– Почему ты не боишься, когда в тебя стреляют из пистолетов?

– Я боялся.

– Ты улыбался! А потом еще отказался звонить в полицию. Почему ты ограбил кабинет Макквиллена?

– Блин, да ладно…

– Ты вообще врач на самом деле?

Господи. Раньше меня об этом только пациенты спрашивали. А теперь все подряд.

– Да. Я врач.

– И еще ты кто-то вроде полицейского?

– Нет.

– Ты кто-то вроде преступника?

– Нет.

Больше нет.

– Ты когда-нибудь сидел в тюрьме?

– Нет.

Девять месяцев в СИЗО под следствием по делу о двойном убийстве, до и во время суда – это да. Но чтобы прямо в тюрьме? Никогда.

Правда-но-ложь – это не просто позиция. Это стиль жизни.

– Ты тот, кем тебя считает Милл-От?

Какой же, блин, продуманный вопрос! – чуть не сказал вслух.

– Да. Наверное.

– Это что значит?

– Милл-От попросил Бабý Мармозета… Знаешь, кто это?