Книга Граф Мирабо - Теодор Мундт

– Итак, мы действительно попали в Версаль в счастливую минуту, – сказал Шамфор, взяв Генриетту за руку. – В слоях придворной атмосферы подул сегодня самый необычайный ветер: в одно и то же время он отсылает кардинала в Бастилию, а Мирабо снимает с мели. Нет сомнения, конечно, что Бретейль сделает хорошо все, как обещал. Будь же благословенна вся история с ожерельем, а вы, господин герцог, примите нашу глубокую благодарность!

Вместе с этим они раскланялись с капитаном гвардии, любезно проводившим их до выхода из большой версальской галереи.

IV. Граф Калиостро и его жена

На улице Сен-Клу, в квартале Марэ, находился домик, с некоторых пор сделавшийся, по-видимому, особым центром притяжения высшего парижского общества. В любое время дня стояли перед ним самые блестящие экипажи, из которых, к великому удивлению соседей, выходили знатнейшие придворные кавалеры и дамы, высшие сановники и даже духовные лица.

Было известно, что эти постоянные и обыкновенно долго продолжавшиеся посещения делались какому-то загадочному чужестранцу, нанявшему несколько месяцев тому назад этот дом, в котором он жил со своей женой и еще несколькими лицами, окруженными также удивительной таинственностью. В известные часы целые толпы бедняков подходили к воротам этого дома и с щедрыми подарками, раздаваемыми им великолепно разодетой прислугой, уходили, громко благословляя иностранцев-благодетелей.

В сопровождении многочисленной блестящей свиты, состоявшей из скороходов, камердинеров и других слуг, иностранец прибыл на почтовых с молодой и необыкновенно красивой женой и поселился в этом доме среди великолепнейшей богатой обстановки. Он называл себя графом Калиостро, но это имя часто заменялось другими удивительными титулами и званиями, которыми он заставлял величать себя.

Казался он человеком средних лет, не более сорока; однако умел подчас придать своей физиономии и манерам, которые вообще мог изменять самым поразительным образом, выражение чуть ли не баснословной древности. Вообще, своей внешностью он не производил выгодного впечатления, отчасти вследствие сутуловатости и малоподвижности, отчасти же по странности костюма. Костюм его состоял из голубого шелкового кафтана, обшитого галунами, золотом затканных чулок и бархатных башмаков с блестящими, усыпанными драгоценными камнями пряжками. На голове была шляпа с белыми перьями, которую он редко снимал даже у себя дома и которой странным и смешным образом соответствовала его необыкновенная куафюра, состоявшая из длинных, слегка напудренных, висевших кругом головы заплетенных кос. Все его пальцы, жабо и длинная золотая цепь от часов были покрыты брильянтами, что придавало таинственному блеску, которым он себя окружал, оттенок пустого шарлатанства. При чуть-чуть более холодной погоде он надевал сверх этого одеяния шубу из голубых песцов, покрой которой с меховым же капюшоном придавал всей его фигуре нечто мистическое.

Обстановка в доме была столь же необыкновенна и таинственна. В нем были великолепные покои, убранные со сказочной роскошью, где граф Калиостро принимал своих посетителей. Рядом же с этими залами были расположены небольшие комнатки, куда никто не входил, и которые были наполнены загадочными фигурами, инструментами и всевозможными приспособлениями.

В одном из таких кабинетов сидел теперь Калиостро, весь, казалось, погруженный в ученые занятия и какие-то приготовления. Книга, которую он читал, видимо, поглощала все его внимание; изредка лишь бросал он взгляд на стоявшие около него на жаровнях тигели, клокотание и треск содержимого которых нарушал тишину уединенной комнаты.

Калиостро не замечал, что уже некоторое время позади него стояла дама, с улыбкою смотревшая ему через плечо, до которого наконец слегка дотронулась, чтобы обратить на себя внимание графа. Он оглянулся и приветствовал мимолетной холодной улыбкой графиню Калиостро, просившую выслушать ее.

– Чего ты хочешь, Лоренца? – спросил он с досадой на то, что ему мешают, прелестную женщину, роскошная, но несколько грубая красота которой представлялась благодаря надетому на ней легкому neglige[14] почти во всей своей полноте.

– Мне необходимо вернуть тебя к настоящему времени, хотя бы с опасением, что в эту минуту ты находишься в Египте или только что занял свое место на браке в Кане Галилейской, – ответила графиня полуигриво, полунасмешливо. – Но произошло нечто достойное твоего внимания. Кардинал де Роган, как слышно по всему городу, вчера пополудни отправлен в Бастилию, а потому едва ли может, как обещал, прибыть сегодня к нам к обеду. Не нужно ли отменить обед, отказав и остальным приглашенным?

Калиостро вскочил с места, порывисто снял свою шляпу, высоко поднял ее и опять сейчас же, по обыкновению, надел на голову.

– Неужели ты думаешь, что я не знал этого? – воскликнул он, пристально глядя на нее своими удивительно блестевшими глазами, заключавшими в себе его главную притягательную силу. – Когда вчера, в самую полночь, я возвращался из Фонтенбло и ехал по парижским улицам, то внезапно имел видение, показавшее мне кардинала заключенным в Бастилии. Таким образом я узнал, что давно уже мною предвиденное постигло его. Если бы из-за этого я хотел отменить наш обед, то я бы сообщил вам, графиня, мое распоряжение сегодня же утром. Однако я вижу, что время от времени у вас все еще являются сомнения на мой счет.

– О нет, нет, – возразила Лоренца, с притворной серьезностью и торжественно преклоняясь перед ним. – С тех пор как вы стали Великим Кофтой и ваш могучий дух открыл нам тайны египетского масонства, я еще сильнее чувствую себя под вашим влиянием и склоняюсь перед ним, подобно цветку, склоняющемуся перед небесным дыханием. Однако же на тайные кухни и погреба ваше египетское масонство все еще распространиться не желает, граф Александр Калиостро. Хотя ваши духи появляются с точностью там, куда они вами вызваны, но жаркое, паштеты, фрикасе и все, что принадлежит к обеду, требуют гораздо более трудного приготовления, а потому слуга твоя боится, на случай, если обед должен действительно состояться в семь часов, как бы не опоздать к назначенному часу.

– Вижу, что графиня Калиостро все та же веселая Лоренца Фелициани, – засмеялся граф Калиостро, обнимая свою красивую жену, причем правильные черты его лица оживились на минуту веселым, непринужденным выражением. Но сейчас же опять он облекся во все свое патетическое достоинство и проговорил таинственно: – Я обещал кардиналу, что сегодня он будет у меня обедать вместе с великим Ришелье, и он давно уже со страстным нетерпением ждал этого. Тем временем все данные мне силы я употребил на то, чтобы войти в общение с духом великого кардинала, и смею надеяться, что, когда я вызову его сегодня, он не только появится, но, по моему требованию, скажет и свое пророческое слово о будущности Франции. Из кого будет состоять за столом общество, в котором он появится, – это для духа Ришелье безразлично. Так как кардинал Роган по своей глупости лишился этого удовольствия, то вместо него я пригласил сегодня утром господина Шамфора, одного из самых тонких и начитанных умов Франции, не раз уже просившего меня позволить ему присутствовать у нас при откровениях нового египетского масонства. Присутствие этого человека для меня важно, потому что он член академии, а я желал бы, чтобы в славном лоне сорока бессмертных был сделан доклад о моей новой науке. В признании академии я, конечно, не нуждаюсь, но оно поможет нашему делу между глупцами. Господин Шамфор обещал быть и просил позволить привести еще с собой одну приезжую даму из Англии, на что я тоже охотно согласился от имени графини Калиостро. Кроме того, будет еще бывший министр Трирского курфюрста, барон Гогенфельд; его представит маркиза де Барберак, за которой он ухаживает, как, впрочем, за всеми дамами в Париже. Оба они, как маркиза, так и барон, из угождения маркизе постоянно высказывают сомнения насчет теории царства духов, а потому сегодня за столом я хочу дать блистательный пример их обращения.