Книга Сокровищница ацтеков - Томас Жанвье

XXI. Укрепленный город Кулхуакан

Командир судна с удивлением смотрел, как мы передавали друг другу подзорную трубу, и наконец, желая удовлетворить свое любопытство, обратился к Тицоку; Тицок, также сильно заинтригованный, начал расспрашивать меня. Если бы мы были с ним одни, я постарался бы объяснить ему значение увеличительного стекла, но в присутствии начальника баржи, очевидно, относившегося к нам враждебно, мне показалось более благоразумным не выказывать особенной откровенности. Поэтому я заметно сдвинул стекла, так что в трубу можно было различить только массу неясных предметов, и передал ему инструмент. Конечно, ни он, ни Тицок не поняли в таком виде настоящего назначения зрительной трубы, а по их разговору я догадался, что они объяснили себе наши действия религиозным обрядом, приняв их за молитвы нашим богам или гаданье. Фра-Антонио был неприятно поражен подобным заблуждением и уже собирался рассеять его, но я попросил францисканца не делать этого. Благодушный падре, видимо, серьезно задумывался над тем, как ему приступить к просвещению язычников, чтобы исполнить священную миссию, приведшую его в долину Азтлана. Поэтому я нисколько не удивился, – хотя меня, конечно, пугали последствия такой смелости, – когда монах заговорил тихим, ласковым голосом с окружившими нас людьми и стал им толковать о свободной и славной христианской вере, которая стоит во всех отношениях несравненно выше жесткого идолопоклонства. Само собой разумеется, ему недолго позволили говорить на эту тему: командир судна повелительно крикнул фра-Антонио, чтобы он замолчал. И этот приказ последовал бы, конечно, немедленно, если бы неслыханная смелость монаха не ввела в замешательство этого грубого человека, так что он сначала растерялся, не подумав о том, к чему может привести кроткая речь проповедника. Францисканец беспрекословно послушался, зная, что слово Божье таким образом западет еще глубже в сердца слушателей, которые будут теперь молча размышлять о нем. Действительно, окружающие задумались, более всех был растроган Тицок. Однако никто не отважился продолжать дальнейшие расспросы францисканца, как мне показалось, из страха перед начальником судна.

Тем временем баржа бойко шла вперед, направляемая двадцатью гребцами, и вскоре город ацтеков раскинулся прямо перед нами, так что мы ясно могли рассмотреть его невооруженным глазом. На близком расстоянии мрачный характер его построек выступал еще сильнее. Это зависело не столько от массивной формы домов, похожих на тюрьмы, и толстых крепостных стен, сколько от мрачного колорита черного камня, из которого все это было сложено. Нигде ничего блестящего, светлого или цветного; мне пришло в голову при виде этой темной твердыни, что здесь можно помешаться от тоски, среди этого мрачного уныния. Чем ближе мы подъезжали, тем больше убеждались, что Кулхуакан – действительно крепость. По своей форме он напоминал развернутый гигантский веер, положенный на склоне холма и простиравшийся через все плоское побережье между основанием мыса и озером. Покатый склон мыса был обращен в шесть широких, полукруглых террас; самая высокая из них заканчивалась полукруглой площадкой значительной величины, на которой возвышалась сокровищница, служившая в то же время и колоссальным храмом. Край каждой террасы, не исключая и верхней площадки, огибала массивная стена, высотой, пожалуй, более двадцати футов, причем от основания верхней площадки, куда вела единственная широкая лестница – были проведены через проходы в укреплениях, поперек террас, двенадцать улиц; с террасы на террасу они спускались лестницами. Из них шесть центральных доходили до озера, а шесть боковых кончались у громадной наружной стены. Эта наружная крепостная стена придавала совершенно особый характер городу, без нее он походил бы, как две капли воды, на крепость Кветзалтепек, описанную мексиканским историком Тезозомоком. Такой громадной и толстой стены мне не приходилось видеть ни в одной части света. Это солидное сооружение выдержало бы атаку любой артиллерии. Что же касается неприятеля, у которого не было иных орудий нападения, кроме дротиков и стрел, то укрепления Кулхуакана были совершенно непроницаемы для них. А чтобы эта защита была еще действенней в случае осады, как объяснил мне Тицок, и жители не испытывали бы недостатка ни в воде, ни в пище, наружная стена спускалась в воду, огибая бассейн более чем на четыре акра длиной; здесь же могли найти себе безопасную гавань все суда ацтеков. Наконец, единственным входом в город служил канал с туннелем, проделанным в стене, поднимавшейся из воды; с внешней стороны этот канал в обыкновенное время запирался тяжелой опускной решеткой, тогда как во время войны он мог быть заложен и изнутри громадными металлическими перекладинами.

Баржу, на которой мы ехали, направили к этому входу. При нашем приближении решетка была поднята на цепях, которыми управлялись сверху стены. Проход был до того низок и узок, что наши головы не доставали только несколько дюймов до громадных каменных глыб, составлявших свод туннеля; гребцы были принуждены снять мачту, убрать весла и двигать баржу, упираясь руками в крышу и бока туннеля. Длина канала простиралась до сорока футов, и тут мы увидели, как широка крепостная стена. Я справедливо заметил Рейбёрну, что такое сооружение может быть приписано циклопам.

– Я никогда не видел живых циклопов, профессор, – отвечал Рейбёрн, – и даже не верю, чтоб такие чудовища когда-нибудь существовали; но меня ужасно интересует вопрос, каким образом ацтеки могли создать такое сооружение без помощи парового крана. Если мы выйдем отсюда целыми, я непременно разузнаю все касательно этого любопытного факта.

Минуту спустя мы вынырнули из туннеля и вошли в огороженный бассейн, простиравшийся вдоль всего фронта города Кулхуакана. В бассейне плавало много челноков и лодок крупного калибра, ходивших на веслах и под парусами, похожих на люгерные; вся эта легкая флотилия разлетелась врассыпную, давая нам дорогу, что было заметно также и во время нашего переезда по озеру. Наша баржа, состоявшая в исключительном распоряжении верховного жреца, как будто распугивала все частные суда; это объяснялось, как я узнал впоследствии, страхом, который внушали народу специальные служители храма с Итцакоатлем во главе. Они зачастую злоупотребляли данной им властью, прикрывая ею собственный грубый произвол; кроме того, эти люди являлись исполнителями бесчеловечных приказаний верховного жреца. Все это сильно напоминало инквизицию с ее ненавистными и страшными слугами. Проведя мысленно такую параллель, я, однако, воздержался намекнуть о ней фра-Антонио.

Но даже страх попасться на глаза приспешниками жестокого Итцакоатля не мог сдержать любопытства толпы, теснившейся к широкой пристани, на которой мы высадились. Встретившие нас люди не принадлежали, однако, к низшему классу города и, следовательно, собрались сюда не из праздного желания позевать на что-нибудь новенькое. Судя по их платьям, а еще более по блеску украшений и изяществу оружия, нельзя было сомневаться, что большинство из них были представителями знати; недаром они держали себя с достоинством и между ними встречалось много почтенных старцев – важных сановников города. Не выказывая никакой вульгарной суетливости, толпа хранила глубокое молчание, но под этим внешним хладнокровием скрывалось душевное волнение, отражавшееся на всех лицах. Когда Эль-Сабио после долгих уговоров со стороны Пабло спустился по мостику, переброшенному с баржи на пристань, с берега послышался какой-то странный слабый звук, точно вся толпа вздохнула с облегчением, как один человек. И этот звук перешел в сдержанный говор, когда мальчик, повинуясь моему приказанию на испанском языке, проворно вскочил на спину осла. В этом говоре можно было разобрать только одно слово, повторявшееся беспрестанно – «пророчество».