Книга Счастливый брак - Рафаэль Иглесиас

— Пух! — воскликнула Маргарет, называя его недавно выдуманным ею ласковым прозвищем. — Ты не должен был! — Ее глаза сияли. Она вскочила, встала на цыпочки и поцеловала его влажными прохладными губами.

Триумф. Реванш за унижение прошлого года. Несколько дней Энрике распирало от гордости. Правда, его слегка уязвило, что Маргарет нахмурилась, когда он спросил, почему она идет фотографировать с «Олимпусом», а не с легендарным «Роллейфлексом». «Ох, мне еще надо научиться им пользоваться», — ответила она. Вид у нее был тревожный, как у студента, которому предстоит сложная контрольная. В течение следующих недель он продолжал ходить за ней по пятам. Записалась ли она на курсы, которые, по ее словам, необходимо пройти, чтобы освоить «Роллей»? Хочет ли она, чтобы Энрике купил штатив, раз, по ее словам, он нужен для этой камеры? Почистила ли она линзы, если, как она утверждает, «В&Н» продал «Роллей», не восстановив их должным образом? Может быть, ему стоит отнести камеру обратно и пожаловаться? И так далее, и так далее. Он как мог старался ее поощрить, она же, казалось, воспринимала его расспросы как занудство.

Удивление Энрике переросло в раздражение, раздражение — в боль, но Маргарет так и не воспользовалась чудесным «Роллеем». Ни разу. Когда месяцев через восемь он припер ее к стенке, она сказала:

— Это такая головная боль. Нужно специально учиться, покупать всякие дополнительные штуки, восстанавливать линзы. Эх, — вздохнула она, — уж лучше я буду снимать своей старой «мыльницей».

К этому моменту они уже были женаты. Предполагалось, что ее привязанность к нему уже не подвергается сомнению, но отказ от подарка снова заставил Энрике втайне мучиться вопросом: что дает ей его любовь, кроме преданности и ласки домашнего животного? Какая ей от него польза? За что она должна его любить? Есть ли в ее чувствах что-то большее, чем просто биологическая потребность и буржуазный рефлекс?

Как-то раз, вскоре после разочарования с «Роллейфлексом», Энрике пошутил, что он — идеальный муж для хорошей еврейской девочки из Квинса, которой захотелось сбежать из самой обычной образцово-показательной семьи: мужчина с оливковой кожей и испанским именем, которого она может привести домой на Песах и торжественно объявить: «Ма, он еврей!» Ее одобрительный кивок и трель циничного смеха долгие годы отзывались болью в его сердце. Как писатель, он верил, что в такие моменты открывается истина, и еще долго не мог сполна насладиться нежной музыкой ее любви к нему: в ушах всегда стоял звон сарказма.

Когда они были уже умудренными опытом супругами, прожившими вместе целый год, Энрике сменил тактику. Он убедил себя, что такой прагматичной гедонистке, как Маргарет, нельзя дарить вещи, связанные с романтикой или искусством. Несколько раз он слышал, как она жалуется, что ей нужен блендер, потому что у старого сначала разбился стеклянный контейнер, а потом потерялась электрическая подставка. Он купил новый сверкающий «Остерайзер» и был уверен: уж на этот раз она будет довольна. Но то, что ему казалось беспроигрышным вариантом, обернулось катастрофой хуже двух предыдущих.

— Блендер? — возмутилась Маргарет. — Б-блендер? — повторила она в страшном смятении, что звучало слегка комично: она произносила «б-бл», словно дула в трубочку. — Ты подарил мне на день рождения б-блендер? Да ты просто сама романтичность! А что я получу в следующий раз? Электровафельницу?

Она ввернула ту же шутку в разговоре с Лили, которая сочла его подарок достаточно смешным, чтобы пересказать всю историю за праздничным столом, не постеснявшись присутствия Энрике. Он улыбался глуповатой добродушной улыбкой, но внутри у него все кипело — от стыда и желания придушить обеих девушек, чтобы их лица стали малиновыми, как смесь из свежих фруктов, которую Маргарет готовила в своем б-блендере.

Через год он предпринял очередную героическую попытку подарить ей что-нибудь, чего бы она себе никогда не купила. Во время их отдыха в доме его родителей в Мэне Маргарет вернулась к живописи. Она была польщена тем, что его отец искренне восторгался двумя ее пейзажами с видами скалистого побережья. Жажда творчества жила в ней и когда они вернулись в Нью-Йорк, поэтому Маргарет сняла часть помещения у женщины, с которой познакомилась на занятиях по рисунку. Побывав в однокомнатной мастерской высоко над Юнион-сквер, Энрике заметил, что Маргарет ставит одну картонную коробку на другую, поднимает крышку и использует эту конструкцию в качестве мольберта. Разве подобное восполнение дефицита могло ее не обрадовать? Энрике отправился в «Утрехт» на Четвертой авеню, где Маргарет покупала художественные материалы, и приобрел деревянный мольберт, дорогой, но ничуть не навороченный — полезный и красивый подарок.

Предчувствие неудачи овладело им, когда он вытаскивал свой презент из потайного места у пожарной лестницы. Какой-то другой, более проницательный Энрике из глубины подсознания нашептывал ему: никакой «полезный» подарок Маргарет не понравится. Лили и ее тогдашний приятель, кажется гей, пили за здоровье Маргарет шампанское и закусывали красной икрой из Канады. Услышав, как он вошел, все трое тут же обернулись: на лицах читалось жгучее любопытство. Прижав сложенный мольберт к плечу, как игрушечное деревянное ружье, Энрике наблюдал за их реакцией. Лили и ее друг приветственно подняли бокалы, чтобы выпить за его внимательность и щедрость. На мгновенно изменившемся лице Маргарет было такое выражение, словно он держал под руку другую женщину.

Реакция Маргарет многие годы оставалась для него загадкой. Ее тогдашнее объяснение, что мольберт — это «чересчур прозаично», было неправдой. Когда по случаю двадцатилетия со дня свадьбы каждый говорил о самом сокровенном, она наконец рассказала, в чем было дело.

Хотя все давно разъяснилось и он знал, что ее реакция не имела отношения к его вкусу, теперь, стоя там, где могла быть могила Маргарет, а возможно, и его самого, Энрике все еще сомневался, что способен угадать, какое из двух мест она бы предпочла. Но, скорее всего, это не имело значения. Независимо от того, какое соседство он выберет — клены или дуб, на одном участке разрешается делать не больше трех захоронений, одно поверх другого. Они будут вместе в этом последнем приюте. А поскольку он какое-то время будет приходить на могилу Маргарет, прежде чем к ней присоединится, вероятно, это место должно в большей степени отвечать его вкусам, нежели ее. Если же их предпочтения совпадут, что ж, значит, их брак благословлен. Энрике еще раз вернулся к кленам.

— Не можешь решить? — спросила вечно чем-то обеспокоенная и заботливая Лили. — Мне вроде бы нравится вот этот вид, — предложила она, встав лицом к видневшейся неподалеку могиле Питера Купера[34] — маленькой часовне, белевшей среди зеленой июньской листвы. — А ты что думаешь? — обратилась она к Полу — не-гею и мужу Лили на протяжении вот уже двадцати лет.

— Вид отличный, — ответил Пол, обнимая ее за шею. — И потом, мы же любим Питера Купера, не так ли?

Прижавшись друг к другу в одинаковых позах — расслабленные плечи, склоненные набок головы, опущенные подбородки, они выжидательно смотрели на Энрике.