Книга В тела свои разбросанные вернитесь - Филипп Фармер

Люди, с которыми мы беседовали, были убиты или погибли во время несчастных случаев на этой планете и затем воскресли в тех местах, мимо которых нам довелось проплывать.

Монат объяснял это тем, что нас, воскресших, все еще продолжают сканировать и записывать. И когда один из нас умирает, самые последние записи передаются в какое-то хранилище — может быть, под поверхностью планеты — и затем пропускаются через преобразователи «энергия-материя». Тела воспроизводятся такими, какими они были в момент смерти, а затем устройства омоложения реставрируют спящих. Возможно, как раз в этой камере я и проснулся. После этого снова молодые и неповрежденные тела записываются и уничтожаются. Записи опять прокручиваются, и преобразователи энергии воспроизводят нас на земле, около чашных камней. Не знаю почему, воскрешение во второй раз не производится в том же месте, где произошла смерть? Не знаю также, почему при этом уничтожаются все волосы и почему они не растут на лице? Почему всех мужчин подвергают обрезанию, а женщинам возвращают девственность? Или зачем нас вообще воскресили? С какой целью? Кому это надо? Те, кто нас сюда поместил, до сих пор не показываются и не объясняют нам этой причины.

— Главное, — заметил Фригейт, — главное в том, что мы уже не те люди, которыми мы были когда-то на Земле. Я умер. Бартон умер. Вы умерли, Герман Геринг. Умер каждый из нас. И нас уже нельзя возвратить к жизни!

Геринг, чмокая, посасывал трубку, глядя на американца. Через несколько секунд он сказал:

— Но почему же нельзя? Ведь я снова живой! Понимаете, живой!!! Вы что, отрицаете это?

— Да! Я отрицаю это. В определенном смысле. Мы действительно сейчас живем. Но вы уже не тот Герман Геринг, родившийся в санатории «Мариенбад» в Розенхейме, Бавария, 12 августа 1893 года. Вы не тот Герман Геринг, крестным отцом которого был доктор Герман Эппенштейн, еврей, принявший христианство. Вы не тот Геринг, который стал преемником Рихтгофена после его смерти и продолжал посылать самолеты против союзников даже тогда, когда война по сути была уже закончена. Вы уже не рейхсмаршал гитлеровской Германии и не беглец, арестованный лейтенантом Джеромом Шапиро. Каково? Эппенштейн и Шапиро? Ха!!! И вы уже не Герман Геринг, который покончил с собой, проглотив цианистый калий во время трибунала, судившего его за все преступления, совершенные им против человечества!

Геринг набил трубку табаком и тихо произнес:

— Вы определенно очень много знаете обо мне. Я думаю, что я должен быть этим польщен. По крайней мере, меня не забыли в грядущем.

— Вообще говоря, да, — кивнул Фригейт. — Вы действительно создали себе репутацию зловещего шута, банкрота и подхалима.

Бартон был поражен. Он не ожидал, что этот парень будет так держаться перед тем, кто властвует над его жизнью и смертью и кто так гнусно обращается с ним, держа его в рабстве. Но может быть, Фригейт надеялся, что его убьют? Или, вероятно, он играет на любопытстве немца?

— Растолкуйте-ка поподробнее ваше заявление, — попросил, улыбаясь, Геринг. — Вернее, ту его часть, которая касается моей репутации. Каждый выдающийся человек ждет того, что он будет обруган безмозглыми массами после своей смерти. Объясните, почему я не тот же человек?

Фригейт пожал плечами и произнес:

— Вы продукт-гибрид записывающего устройства и преобразователя «энергия-материя». Вы были воспроизведены с памятью мертвеца Германа Геринга. Ваши клетки — копии клеток его тела. У вас есть все, что было у него. Поэтому-то вы и полагаете, что вы Геринг. Но вы-то им не являетесь! Вы копия, дубликат — и в этом все дело! Настоящий Геринг — это молекулы вещества, поглощенные почвой и воздухом, оттуда — растениями, затем — животными, потом — плотью людей и снова вернувшиеся в почву в виде экскрементов — и так вечно.

Вы, стоящий предо мною человек, не более подлинник, чем запись на диске или ленте по сравнению с первоначальным голосом, чем при воспроизведении записи по сравнению с колебаниями, исторгнутыми ртом человека.

Бартон понимал, о чем идет речь, так как он видел как-то фонограф Эдисона. Это было в Париже в 1838 году. Сейчас он почувствовал себя глубоко оскорбленным, по сути изнасилованным, этими откровениями Фригейта.

Широко раскрытые от изумления глаза Геринга и раскрасневшееся лицо говорили о том, что эти слова глубоко обидели и его.

Заикаясь, немец выдавил:

— И зачем же этим существам доставлять себе такие хлопоты? Неужели только ради того, чтобы полюбоваться этими копиями?

Фригейт пожал плечами:

— Откуда мне знать.

Геринг, тяжело дыша, поднялся и, тыча черенком трубки в сторону американца, заорал по-немецки:

— Ты лжешь! Ты лжешь, грязная собака!

Фригейт сжался, словно ожидая, что его снова ударят по почкам, но все же нашел в себе силы, чтобы сказать:

— Я должен быть прав. Конечно, вы не обязаны верить этому — ведь доказательств у меня нет. И я прекрасно понимаю ваши чувства. Я знаю, что я — Питер Джайрус Фригейт, родившийся в 1918 году и умерший в 2008 году. Но логика подсказывает, и я вынужден этому верить, что по сути я всего лишь существо, располагающее воспоминаниями того Фригейта, который никогда не будет больше существовать. Он не может восстать из мертвых!!! В некотором смысле можно считать, что я сын того Фригейта. Не плоть от плоти, кровь от крови, а разум от разума! Ведь я — не человек, рожденный женщиной. Я — внебрачный ребенок науки и машины. Если только не…

— Что если только? — грозно спросил Геринг.

— Если только здесь не присутствует некоторое реально существующее «Нечто», прилагаемое к человеческому телу. Некоторое «Нечто», составляющее суть человеческого существа. Я имею в виду, что оно вмещает в себя все то, что делает личность такой, какая она есть, и когда тело разрушается, это «Нечто» продолжает существовать. Так что если тело еще раз будет воспроизведено, это «Нечто», хранящее в себе суть личности, может быть снова приложено к телу. И тогда будет перезаписано все, что содержится в индивидуальности. И таким образом первоначальная особа будет живой снова. Она уже не будет просто дубликатом.

Бартон улыбнулся:

— Ради Бога, Фригейт! Неужели вы имеете в виду «душу»?

Фригейт кивнул головой и произнес:

— Или нечто аналогичное «душе». «Нечто», которое первобытные люди неосознанно ощущали и называли душой.

Геринг начал во все горло хохотать. Бартон тоже рассмеялся бы, но он не хотел оказывать немцу какую-либо поддержку — ни моральную, ни интеллектуальную.

Насмеявшись вдоволь, Геринг сказал:

— Даже здесь, в мире, который несомненно является продуктом науки, сторонники сверхъестественного не прекращают своей болтовни. Но хватит об этом! Перейдем к более практическим и насущным вопросам. Вы не передумали? Вы готовы перейти ко мне на службу?

Бартон ответил, сверкнув глазами:

— Я никогда не буду подчиняться человеку, который насилует женщин. Более того, у меня есть одна неприятная, с вашей точки зрения, слабость: я уважаю евреев.