Книга Кто Вы, "Железный Феликс"? - Александр Плеханов

При ознакомлении с делами подследственных, если зарождалось сомнение, Дзержинский требовал представить ему все материалы и провести допрос повторно. Так, 2 февраля 1923 г. по справке Петроградского ОКТО ГПУ по делу о преступлениях по должности ряда сотрудников материальной службы Николаевской железной дороги он писал Г.И. Благонравову: «Раньше, чем дело передавать на суд, прошу затребовать его сюда для доклада мне. Муста не обязательно допросить в качестве свидетеля по всем договорам и лицам, фигурирующим в этой справке. Допрос должен быть произведен следователем и ведущим все дело в Вашем присутствии и по вопросам, сформулированным письменно и представленным мне предварительно. Показания Водовозова для меня до очевидности лживы. Это обыкновенный] способ всех взяточников — такой клеветой бронироваться. Данные о договорах и о взаимоотношении Муста с Меттом более серьезные. Но для оценки их необходимо выслушать Муста. Вообще дело ведется ненормально. Уже давно Муста должен был быть допрошен в качестве самого важного свидетеля. Сейчас в Питере его допрашивать нельзя, ибо по этой справке очевидно, что следователь пристрастен и что он уже обвинил Муста, даже не допросив его. Дело очень серьезно, ибо Муста, как партийный] тов[арищ], занимал слишком ответственный пост и такие недоказанные и необоснованные обвинения величайший, урон для партии. Если Муста взяточник, то он должен быть первым расстрелян, но я уверен, что это ложь»[249].

Дзержинского беспокоили интриги партаппаратчиков, мешавшие работать следователям. После того, как по требованию сотрудника ЦК А.А. Андреева из ТО ГПУ 18 мая 1923 г было изъято дело Абалова без его ведома, он писал Янсону: «Совершенно очевидно, что т. Андреев стал осью склоки против нас вследствие ошибки, что повел дело против следователей и наших работников, не ожидая окончания следствия против Абалова и других и что изъял это дело чисто уголовного характере из органа, который компетентен вести такие дела. Если т. Андреев полагает, что у нас слишком ярко выражен карательный подход, то его дело было сообщить об этом президиуму ЦКК, а не вести следствие на эту тему и подрывать авторитет ГПУ и наших заслуженных товарищей. Такой подход считаю глубоко неправильным и прошу вынести свое решение по этому вопросу»[250].

22 марта 1923 г. был арестован меньшевик А. Г. Гуревич, управляющий государственным молочным заводом за активную антисоветскую деятельность. 14 апреля по просьбе заместителя председателя СТО А. Д. Цюрупы ГПУ более тщательно рассмотрело дело Гуревича. Дзержинский лично знакомился с материалами дела. И 19 мая 1923 г. он писал Уншлихту: «Прочел внимательно все дело Гуревича. Считаю асе пункты обвинения измышлением. В заключении Гуревич обвиняется:

1). является активным членом партии меньшевиков — материал опровергает это;

2). группирует вокруг себя лиц явно настроенных против Соввласти — нет ни капельки данных в подтверждение;

3). ведет агитацию среди местного населения — голословно;

4). распускает самые нелепые слухи про деятельность Соввласти и ее руководителей — фантазия.

Из дела ясно одно — Гуревич не может остаться в Смоленской губернии.

Необходимо постановление в отношении Гуревича изменить, запретив ему жить и ездить в Смол, губ., освободить.

В отношении других пересмотреть постановление»[251].

19 мая 1923 г. А. Г. Гуревич был освобожден под подписку о невыезде. Затем решением комиссии НКВД по административным высылкам выслан в Рязань на два года.[252]

Ознакомившись с заключением начальника отдела Славатинского по делу арестованного Алексеева, Дзержинский обратил внимание на следующие слова: «Арест Алексеева должен повлиять отрезвляющим образом и на другие театры и кабаре, где зачастую имеют место антисоветские выпады, но и часто контрреволюционные выходки». На это последовала резолюция Председателя ГПУ: «Алексеева немедленно освободить, так как следователь не в состоянии даже сформулировать, что именно ему инкриминируется, кроме общих фраз. В 1923 г. общих фраз мало. Все дело переслать мне»[253].

Ввиду серьезных недостатков при ведении следствия, 29 июля 1924 г. Дзержинский поручил Фельдману выработать меры по обеспечению соблюдения установленных правил при арестах и ведении следствия[254] и дал советы Кацнельсону по одному из дел, предложив тщательно проверить список обвиняемых, не расширяя его «без оснований к этому». «Надо в первую группу выделить жуликов и грабителей, во вторую, тех, кто их сознательно покрывал. В третью — тех, кто недосмотрел. Первые две должны быть в качестве обвиняемых. О третьей группе надо составить доклад мне особо для направления об них дела в порядке административного воздействия»[255].

Дзержинского всегда возмущали элементарные просчеты в работе подчиненных. 8 июля 1926 г. Дзержинский писал В.Л. Герсону: «Сегодня т. Шведчиков мне передал, что вчера пришел к нему освобожденный нами по делу Совкино некий Брокман (?), который сидел у нас три месяца без предъявления к нему какого-либо обвинения. Изучите его дело и доложите мне, почему он был арестован, почему его держали три месяца и почему его освободили?»[256].

Архитектор Е. Ю. Брокман находился под следствием в ОГПУ. Был привлечен к ответственности за дефекты в строительстве одного из объектов «Совкино». По требованию прокурора Верховного Суда дело Брокмана было передано в Московскую губернскую прокуратуру.

Приговоры, внесудебные репрессии. Как уж было отмечено, в первые месяцы после образования ВЧК она не имела права вынесения приговоров и внесудебных полномочий. Но уже к концу 1918 г. территориальные органы ВЧК рассматривали дела, подлежащие разрешению судебных инстанций, и выносили постановление о заключении в тюрьму на срок или без срока, которые могли приниматься революционными трибуналами и народными судами. Так, Витебская ЧК приговорила наказать спекулянтов 10 годами тюрьмы, другие комиссии присуждали к 3 или 5 годам общественных работ и т. п. В приказе от 15 ноября 1918 г. Дзержинский писал: «Все это доказывает, что Чрезвычайная комиссия не вполне ясно представляют себе функции Чрезвычайных Комиссий. Чрезвычайные комиссии, являясь органом борьбы, должны применять меры наказания лишь в административном порядке, т. е. меры предупреждения тех или иных незаконных действий, для чего комиссии и прибегают к арестам (в административном порядке), высылкам и т. д. Незаконченные же следствием дела о незаконных действиях отдельных лиц и организаций должны передаваться в судебные инстанции, каковыми являются революционные трибуналы, народные суды и пр. на предмет осуждения виновных, но ни в коем случае комиссии не должны брать на себя функции этих судов»[257].