Книга Смытые волной - Ольга Приходченко

Мы дружно смеемся. Чадаев внезапно с полуоборота отрывает меня от земли, я едва успеваю ухватиться за его шею, медленно сползая по его накачанному атлетическому торсу. Голова кружится, ноги, словно опираются на воздушную подушку. Мои тощие косточки трещат, я не пытаюсь даже шелохнуться – бесполезно. Ему ничего не стоит так держать меня на весу и целоваться. Еле расстались в парадной; все вылетело из головы – и работа с ее проблемами, и подружки. Неужели я еще раз способна войти в эту реку самообмана? Да я уже в ней; даже не заметила, как поплыла, и скоро берега не будет видно. Как жизнь все-таки прекрасна и как хочется любить и быть любимой.

Дома, готовясь ко сну, напевала: «Мне сентябрь кажется маем, и в снегу я вижу цветы. Почему, как в мае, сердце замирает, потому что рядом ты». На следующий день погода резко изменилась, как с утра зарядил нудный дождь, так и не прекращался. Бабушка меня еле растолкала:

– Олька, Сашка пришел. Весь мокрый. Зачем ты его зазвала в такую погоду? Вставай, он в коридоре ждет.

Чадаев, вымокший до нитки, неуверенно переминался с ноги на ногу, пытаясь понравиться собачке Капке.

– Оля, я так заскочил, на минутку, соскучился.

– Я и не думала, что ты в такой ливень прискочишь. Сама, как приперлась, сразу завалилась дрыхнуть, даже кушать отказалась. Раздевайся, чай попьем. Не стесняйся, я тебя со своими дамами познакомлю, пора.

Настырная Капка не давала ему прохода, еле прогнала нахалку. Чадаев по моему совету пошел в ванную протереть туфли. Своей могучей фигурой он занял ее всю, отметив особенным вниманием вмурованное в стену зеркало:

– Вот это, я понимаю, зеркало.

Последний и единственный уцелевший осколок от былой жизни, так бабка приговаривает, когда его протирает.

В зеркале от пола до потолка отражался юноша, обладающий телосложением, на фоне которого я выглядела, как в Одессе говорят, «теловычитанием». О чем здесь же сморозила и подверглась очередному сальто-мортале. Подлетела почти до потолка, спасибо, что не уронил, подхватил своими ручищами. Долго задерживаться в ванной было неловко, но как только мы, оба раскрасневшиеся, открыли дверь, как Капка тут как тут, набросилась на Сашу. Ревнует, она у нас тоже женского рода.

– Саш, ты попал в женский монастырь. Не шучу, вместе с Капкой нас пять, все одинокие и самостоятельные, хотела сказать – самодостаточные, ты это учти.

Сидящая на тахте в турецкой позе моя Алка удивленно уставилась на столь позднего гостя.

– Добрый вечер! – Саша улыбнулся своей открытой обаятельной улыбкой и протянул моей сестре руку: – Александр!

О, боже, в каком лесу сдох последний волк! Моя сестра поднялась с дивана и сгребла в сторону свой пасьянс:

– Уж не сам ли Александр Македонский собственной персоной! Алла, я Олина старшая сестра. На тот случай, чтобы вы не перепутали.

Алка, несмотря на нашу разницу в возрасте, выглядела очень молодо. Невысокого роста, очень худенькая, о таких обычно говорят, что они до старости щенки.

– Что вы, ни в коем случае не претендую на лавры Македонского, но тоже Александр, Александр Чадаев. – Он мило улыбнулся.

Сестрица спрыгнула с тахты.

– Тоже неплохо, совсем неплохо. Я вам сейчас полотенце принесу, протрете волосы, скорее высохнут. Оля, быстро на кухню, ставь чайник. В холодильнике свежие пирожные, будем гостя дорогого угощать.

Нет, это не один волк в лесу окочурился, а, видно, вся стая. Что моя сестрица на этот раз задумала, как она мне с этим ухажером подосрет? Нужно быть наготове. Она вообще последнее время на себя не похожа. На работе ей выделили новую однокомнатную квартиру на Черемушках, и Аллочка была вся в ней, к нам забегала редко. Сначала сделала ремонт. Проблем особых со стройматериалами у нее не было. Дядька помог достать «жилую комнату» – очень модный тогда гарнитур, румынский. Мы с ней в выходной, как смогли, сами смонтировали стенку, осталось только диван-книжку собрать. Но что-то не сообразили, да и от усталости принялись ругаться, на повышенных тонах давать друг другу ценные указания. В общем, плюнули, и я договорилась с нашим плотником, что в следующий выходной он подъедет и все сделает.

Втроем на кухне разлили понемногу коньячка, под него Чадаев с аппетитом умял бабкину котлетку, хотя поначалу очень отнекивался. После второй рюмки разрешил даже нахальной Капке взобраться к себе на колени. Ее любовные излияния привели Чадаева в замешательство. А эта сучка как обезумела, прыгала на задних лапках и старалась лизнуть Сашку в лицо, но доставала только подбородок. Как он от нее только ни уворачивался, сбросить эту нахалку не решался. Тогда Аллочка, сидя рядом с гостем, схватила Капку за извивающееся туловище и вышвырнула за дверь. От неожиданности у Чадаева все лицо покрылось красными пятнами; он так смутился.

Мы смеялись над откровенными чувствами юной сучки, которая истерически заливалась под дверью, чтобы ее впустили обратно на кухню.

Алка еще понемножку налила «микстуры», и вдруг моя сестрица, ни с того ни сего, заявляет, да так вкрадчиво:

– Саша, а нам помощь твоя нужна, не откажешь?

Сердце мое как провалилось в пятки, сейчас она отчудит что-то невероятное. Я с силой наступила ей на ногу, но это оказался пустой тапок. Ножку свою она заранее вытащила и так хитро мне подмигнула.

– Мы с Оленькой на моей новой квартире всю мебель сами собрали. Остался только один диван, но для него нужна мужская сила. Поможешь?

Его приятное лицо, слегка пухлые губы расплылись в ослепительной улыбке:

– Конечно, что за вопрос.

– Вот и хорошо, праздник на носу, а он посреди комнаты валяется, портит весь вид. Вы с Оленькой решите, в какой день, – она, как фокусник, извлекла из карманчика халатика ключи и положила их рядом с моей тарелкой. – Ладно, вы здесь сидите, а я баиньки пошла. До свиданья, Саша, спокойной ночи! Очень рада нашему знакомству.

Как только Алка удалилась, я успокоила Чадаева:

– Саша, не бери в голову, я на работе уже с плотником договорилась, он на неделе заедет и все сделает.

– Да брось ты, боишься, не соберу? – Нотка решительности четко обозначилась в его голосе.

Саша пододвинулся ко мне поближе, мы допили опьяняющий коньяк и закусили таким поцелуем, хоть свет туши. Еле поднялись с табуретов. Прощание продолжилось еще у двери, но уже поскромнее, да и Капка вырвалась из бабкиного плена и крутилась у нас под ногами.

Осень, пленительная осень, очей очарованье, но это все в стихах. А в моей жизни – это сплошная проза. Особо не посвиданничаешь, когда наступает самая горячая рабочая пора; все ждут от меня отчета, сколько мы закладываем на зимнее хранение овощей и картофеля, выполнен ли план и соцобязательства к очередной годовщине Великой Октября. Я белого света не видела за всей этой суматохой и совершенно вылетело из моей набитой цифрами башки, что завтра-то праздник.