Книга Украденная субмарина. К-129 - Михаил Вознесенский

…И чтобы ночью без огней? Спустя 8 лет, 18 апреля 1976 г. именно здесь, на Авачинском створе теплоход «Вольск» протаранит атомоход К-116 с крылатыми ракетами — средь бела дня, почти в штиль, при лидирующем тральщике! «Умельцы» корабля эскорта запороли свой локатор и постеснялись об этом сообщить.

Правду говорит народная мудрость: «В море бойся пьяного рыбака — и военного моряка!»

СПАСАЛИ КАК… НИКОГДА!

В марте 1968 г. станции радиопрехвата NAVSECGRU в Японии, Южной Корее, на островах Гуам, Окинава и Оаху начали принимать сообщения открытым текстом, каких они никогда прежде не слышали. Взволнованные голоса на русском языке непрерывно повторяли: «Красная Звезда», выходи на связь! «Красная Звезда», отвечай! «Красная Звезда», отвечай, отвечай!» В изложении американских журналистов некоторое сомнение вызывает сам позывной. Какой-то он ненатуральный, слишком идеологически нагруженный. Но факт беспрецедентного зова в эфире действительно имел место.

— Все, на частотах подводной лодки, вызывали ее, — вспоминает контр-адмирал Виктор Дыгало. — И самолеты пытались вступать в связь.

Береговые радиоцентры ВМФ в диапазонах боевой связи работали тогда на сверхдлинных волнах, которые свободно принимаются подводными лодками далеко в океане даже на перископной глубине. Однако радиоволны длиной 20–30 км имеют слишком узкую полосу пропускания частот, и поэтому не могут воспроизвести музыку и речь. Следовательно, в штабах рассчитывали, что аварийная лодка (отказ связи на боевом корабле — тоже авария) всплыла на поверхность. На глубине она в любом случае не способна принимать речевые сообщения. Складывается ощущение, что штабисты как будто забыли или не знали, что К-129 находится слишком далеко, чтобы услышать голос Родины: расстояние от Камчатки по прямой свыше 1200 миль, от Владивостока — около полутора тысяч.

В 1990 г. газета «Красная Звезда» со слов командира 29-й дивизии В. Дыгало писала: «В соответствии с боевым распоряжением Кобзарь регулярно доносил о ходе плавания. 22 марта предусматривалось донесение с К-129 о занятии района боевой службы. Все мы с нетерпением ждали его. Но донесение так и не поступило. Это было серьезным основанием для тревоги… Встал вопрос о срочной крупномасштабной спасательной операции».

А теперь цитата, которой я доверяю больше всех остальных. Она совсем короткая: «На первый же сеанс связи подводная лодка не вышла». Капитан-лейтенант А. Куликов, «О трагедии — без грифа «секретно», газета «Залп», 8 декабря 1990 г.

Почему я так доверился этой единственной строке? Во-первых, это одно из самых первых упоминаний в советской прессе о нашей национальной трагедии. Первичные показания всегда и везде ценятся исключительно высоко. Например, российское Министерство обороны так высоко ценит первичные показания немецких военнопленных на допросах в контрразведке СМЕРШ, что не готово их рассекретить по сей день.

Во-вторых, «Залп» — многотиражка Камчатской флотилии. Военный журналист не списывал у собратьев, умножая путаницу в прогрессии миллионных тиражей, а работал с первоисточниками. С теми, кто помнит, знает, кто лично причастен.

Лодка не откликалась… вообще? Ни разу? А как же — «регулярно доносил»? Свое гневную отповедь опубликовала вдова старпома К-129 Ирина Журавина:

— В действительности, как мне известно, лодка не разу не выходила на связь, и В. Дыгало знает об этом лучше, чем кто бы то ни было. Но видимо, ведомственные интересы заставляют адмирала утверждать обратное, и с помощью не требовательных к истине изданий вводить общественность в заблуждение.

Дыгало вдову не опроверг. Нигде. Ни разу.

Кто же все-таки прав — бывший командир дивизии, который оправлял лодку в поход, или капитан-лейтенант (кажется, начальник клуба части в бухте Крашенинникова), взявшийся распутать клубок тайны спустя 22 года? Исчерпывающий и однозначный ответ дал бывший командующий ТОФ адмирал Н.Н. Амелько:

— Были определены только три точки, в которых она имела право выйти в радио и эфир во время перехода и только условным сигналом, состоящим из сочетания двух букв и своего позывного. Передачу надлежало вести во время зарядки аккумуляторных батарей. Первое донесение лодка должна была сделать на маршруте где-то в районе о. Гуам — Гавайские острова. Донесение не пришло, это сразу вызвало беспокойство, стали запрашивать ее по радио, ответа не последовало, хотя ее слушали все приемные центры Военно-морского флота. Прослушивался весь эфир. В штабе флота собралось до 50 телеграмм с приемных пунктов, принявших условные сигналы, но ни один из них не принадлежал «К-129».

Таким образом, с момента, когда ракетоносец погрузился в поды Авачинского залива на рассвете 25 февраля 1968 г., известий от Кобзаря не поступало. Это факт, затушевать который Амелько мог быть заинтересован более всех остальных. К чести адмирала, он этого не сделал. Другие как ни в чем не бывало продолжают старую песню.

«Не получив очередного контрольного сигнала, — пишет А. Штыров, — главное командование ВМФ и командование Тихоокеанского флота санкционировали проведение поисково-спасательной операции. Спустя некоторое время силами Камчатской флотилии, а в последующем и флота (36 кораблей и судов различного класса), с переброской авиации даже с Северного флота, были организованы невиданные по размаху и секретности поисковые действия с центром в расчетной точке маршрута К-129. Удаление от Камчатки — около 1230 миль».

Лодку искали долго, 72 дня. К уже пройденным ею суткам добавили еще один полный срок автономности. Еда, питье на борту вторичны, главное мерило живучести — запас солярки. Нет топлива, нет и корабля.

Кроме продолжительности поисков, известно число самолето-вылетов — около 286, до восьми полетов в сутки. Самолеты-разведчики ТУ-95 РЦ были переброшены с Северного флота. Известно количество привлеченных кораблей: 36 вымпелов — два эскадренных миноносца, три тральщика, три сторожевых корабля, четыре подводные лодки, две плавбазы, вспомогательные суда. Одновременно поиск вели до 30 единиц.

Получается — за всю историю русского, советского и российского флотов никогда и ничего так долго и упорно не искали. Мега-спасание… Почему же дату начала небывалой операции упорно затирают округлыми фигурами речи?

— Я хорошо помню, как все закрутились, когда Кобзарь не вышел на связь…

Это слова Николая Затеева. Он бывший командир К-19, той самой «Хиросимы». После первой в СССР ядерной аварии каперанг в мыслях уже примерял робу «з/к» вместо госпитальной пижамы. Но академик Александров сумел убедить Хрущева, что экипаж действовал единственно возможным способом, проявил самоотверженность и спас корабль. Командир был прошен, в придачу к немыслимой дозе радиации получил орден и перевод в Главный штаб ВМФ. Николай Владимирович тоже привлекался к дежурствам на ЦКП. В роковую ночь было не его дежурство. Иначе этого не упустил бы известный флотский очеркист, вложивший в уста ныне покойного Затеева следующую фразу:

— С 12 марта начался массированный поиск.