Книга Охотники за магией - Юлия Галанина

Пришлось идти наголубятню, которая была устроена в одной из мелких башенок Огрызка.

Саму голубятнюсделали из короба от старинного экипажа, похоже, ещё тех времен, когда внутрьих ставили кровати и столы, а тянули эти солидные средства передвижения нелошади, не мулы, а медлительные быки — спешить тогда было некуда.

Теперь же кроватейи столов внутри не было, а были жёрдочки, на которых ворковали, уррркали,мурлыкали и чуть ли не квакали всякие разные голуби.

Голуби были в веденииРассвета, — он с ними почту отправлял, да и просто любил возиться,выпуская их по вечерам в бездонное небо покувыркаться всласть. Я не смотрела —моё небо было раз и навсегда отдано драконам, и теперь я вообще стараласьпоменьше задирать голову вверх.

Но кормить голубейРассвету помогала. Мои познания здесь были минимальны: если попросят, то налитьводы, насыпать зерна, а главное, проследить, чтобы люк, ведущий на площадку сголубятней, был плотно закрыт, и у Копчёного не возникло бы желания посмотреть,что там наверху уркает, мурлычет и квакает.

Когда я насыпалазерно по кормушкам, прилетел ещё один голубь с запиской на лапке.

Я сняла ее. Неудержалась, конечно, развернула. Мелким «голубиным» почерком там было написано:«Пятый Угол проверен».

«Ну и что?» — воти всё пришедшее мне в голову.

* * *

Наши вернулисьрадостные: и почта пришла обширная, и товаров прислали много.

Я получила пачкуписем для себя и одно от сестры для Ряхи. Их переписка, похоже, крепчала. Вотзабавно…

Профессор сразупошёл разбирать полученные пряности, готовя очередное душистое искушение дляжительниц Отстойника и финансовую дыру для кошельков их мужей.

Я отдала емузаписку, полученную с голубиной почтой, и понеслась на кухню, где у меняподгорал ужин, так и не узнав, откуда записка и что всё это обозначает. Письмосестры к Ряхе меня интересовало куда больше.

* * *

Утром пришлосьотправиться на суд: Лёд из-за ранения не мог быть представителем от нас,послали Рассвета, ну и меня в качестве главного свидетеля.

Мы решили подождатьэкипаж в комнате Льда, заодно и послушать его ценные указания.

Лёд так и лежал наживоте. Плечи и спина его понемногу заживали, но до полного выздоровления былодалеко. Лёд злился, лежать ему смертельно надоело, но вставать пока былонельзя. Так сказал лекарь.

Единственнымразвлечением для Льда стал Копчёный, который часами охотился на тапок спривязанной к нему веревкой. Этого зверя для охоты придумал и воплотил в жизньГрад, торжественно вручив конец верёвки раненому. Лёд дергал за веревочку,тапок шевелился, котенок с урчанием вцеплялся в него и трепал, и всем быловесело (кроме тапочка).

Продемонстрировавнам, как Копчёный нападает из засады, Лёд сказал мне:

— Ты не давайРассвету особенно увлекаться собственным красноречием. Бди и помни, что свидетеличастенько оказываются обвиняемыми.

— Так можетбыть мне вообще лучше не ходить? — перепугалась я. — Вот ещё надо,словно других бед у меня нет!

— Да небойся! — подбодрил добрый Лёд. — На первом заседании вряд ли обвинят.

— А почемутогда сам Профессор не идёт? — возмутилась я. — Почему?!

— Поддерживаетпрестиж Огрызка, — пояснил Рассвет, сидящий на подоконнике. — Будеттебе глава представительства на каждое судебное заседание бегать, вот ещё!Вполне достаточно сотрудника представительства и практикантки.

— Опятьдипломатия, — скривилась я. — Куда ни плюнь — одна дипломатия. Кидаютпрактиканток суду на съедение, и всем плевать!

— Непереживай, — посоветовал Лёд. — Заменить тебя на кухне некем, так чтоГрад здание суда по камешку разнесёт, когда проголодается. Всех перестреляет.Хи-хи.

— И зачем язавтрак сытный сделала? — вздохнула я. — Теперь он долго непроголодается. А ты?

— Я тожепродержусь до твоего возвращения, — пообещал Лёд. — Не бойся, всёпредставительство предпочтет бой принять с судебной властью, чем мыть посуду.Спасём мы тебя.

— Как же,Профессор научился посуду мыть, обойдетесь и без меня. Так даже экономнейбудет.

— И ненадейся, что тебе удастся улизнуть от мытья посуды. Практика — это святое.

— Не наступаймне на больной хвост! — заныла я. — Я должна практиковаться или повскрытию погребений или по анализу женских украшений.

— Тебе могилыпораскапывать захотелось? — уточнил Рассвет и почесал в затылке. —Странные какие-то нынче вкусы у девушек. По мне, так лучше посуду мыть.

— Ну имой! — обрадовалась я. — Требую предоставить мне практические занятиясогласно разрабатываемым мною темам!

— Если оченьхочешь, как я поднимусь, свожу тебя к одному заброшенному захоронению, —пообещал Лёд. — Вскрывай, сколько душе угодно. Правда, когда местное населениетебя попытается растерзать, — не жалуйся. Народ здесь тёмный и очень нелюбит, когда лезут в могилы их предков.

— Нет, ты мнелучше украшений побольше купи. А я буду отслеживать на их примере изменения. Иносить, — мечтательно сказала я.

За окном загрохоталколёсами наш экипаж: кучер на свежих лошадях приехал из своего дома.

— Всё,пора, — поднялся с подоконника Рассвет.

Лёд грустновздохнул и снова дёрнул за верёвочку. И сказал мне в спину:

— На случай,если ты не вернёшься, знай: Профессор действительно не умеет наводить чистоту ипорядок, тебя нам будет очень недоставать.

— Похоже, тывыздоравливаешь, — отозвалась я.

* * *

К зданию суда мыподъехали с шиком.

Кучер, тожевеликий знаток дипломатии, умудрился так остановить экипаж, что перекрыл подъездк суду всем остальным.

Солнце било взашторенные окна экипажа, заставляло ещё ярче светится всеми эмалями гербРакушки на его боках.

Благодаря усилиямхитрого кучера наш приезд сообщал окружающим на безмолвном языке, что смешнодаже подумать о наличии злодейских замыслов в отношении захудалой прачечной улюдей, которые ездят на такой роскоши.

Когда на белыйсвет выбрались мы с Рассветом, очень похожие на парочку выпускников передэкзаменами, впечатление (по плану) должно было усилиться. Одни мои кружевныеманжеты и воротничок на строгом тёмном платье чего стоили! И хвост я держала влучших традициях пансионата, строго параллельно заднему шву юбки, нашанадзидама бы прослезилась, увидев это.

Ну а аккуратный,сосредоточенный Рассвет, держащий под мышкой папку с бумагами, меньше всегонапоминал негодяя, способного подговорить кого-то поджечь прачечную.