Книга Беда по вызову - Ольга Степнова

— Он не крал подвиг!

— Знаю, он написал, что ты краля со сдвигом!

Я чертыхнулась, и решила объясняться с ним только жестами.

— За знакомство! — дед налил еще рюмочку, и выпил залпом прежде, чем я успела предложить ему чокнуться.

Внезапно зазвонил телефон. Причем, не тот допотопный, который я видела в коридоре, а мобильный, с полифоническим звучанием, исполнявший ни много, ни мало пятую симфонию Бетховена. Сазон подскочил на месте и стал отчаянно колотить себя по бокам. Серебристый Simens он нашел в наколенном кармане камуфляжных штанов.

— Але! — крикнул он, с трудом отыскав кнопку включения. — Але! Есть контакт с подводной лодкой! Але! Какая срачка? Почему беременная? — От удивления Сазон сел прямо на пол посреди кухни. — Ах отсрочка! Ах временная! Ух, ты, твою мать! — Он подскочил с пола, а я искренне посочувствовала его собеседнику. — А хрен им! Нужно в срок! Все и сразу! Или… или…

— Включим счетчик, — не удержалась я от подсказки.

— Вкрутим свечку, — повторил за мной угрозу Сазон.

— В беременную срачку, — снова не смогла сдержаться я. Сазон скосил на меня хитрые глаза и нажал отбой. Что-то не похож он на пенсионера, который живет на одну пенсию.

— Счас! — крикнул дед и умчался в комнату. Я с опаской поджидала, что он придумает на этот раз. Вернулся Сазон с огромным фотоальбомом.

— Опа! — жестом фокусника он открыл красную плюшевую обложку. — Это Глеб! Таким он был!

На большом черно-белом снимке стоял худенький, кудрявый мальчик с грустными глазами в пол-лица. Белая рубашка, костюмчик, галстук-бабочка. Нескладный как кузнечик, он держал на плече скрипку, занеся над ней смычок. Я вдруг поняла, почему громилу Бизона хочется жалеть, учить жизни и укутывать одеялом на ночь. Просто в нем живет маленький мальчик, который умеет играть на скрипке, смотрит на мир удивленными глазами и ждет от него чуда.

— Опа! — дед перевернул страницу. — И это Глеб! Таким он стал!

Снимок был сделан, скорее всего, в армии. Скрипача из мальчика не получилось. Этот парень пришел за чудом не с хрупким музыкальным инструментом, а с гранатометом на плече. Он был огромный, он был сильный, он хотел всего и сразу. Он даже готов был взять причитающееся ему силой.

— Вишь, каким стал! Подкидыш!

Я кивнула. Знаю, каким стал подкидыш.

— А скрипка где? — крикнула я, изображая игру на скрипке. Дед схватил меня за руку и потащил в комнату. Там, кроме деревянной кровати и потертого шкафа, стоял огромный, роскошный телевизор с абсолютно плоским экраном во всю стену. От удивления у меня отвисла челюсть и я еле удержала равновесие, схватившись за косяк. До сих пор я видела такие только в фильмах про красивую жизнь. Хочу быть старой, глухой пенсионеркой и пялиться в это плоское чудо, которое стоит как моя квартира. Очень непростой дед, этот Сазон, решила я про себя.

— Дрыхнуть здесь будешь! — крикнул довольный Сазон. Видимо, мою пантомиму про скрипку, он понял как отчаянное желание завалиться спать.

— Нет! — заорала я. В мои планы совсем не входило оставаться здесь на ночь. Я не хотела светиться в городе рядом с Сазоном, но он надулся обиженно.

— Почему? Ведь вы же… — и он постучал указательными пальцами друг о друга. — Живи тут, хоть отожрешься! А то краше в гроб кладут!

Я поняла, что легче остаться, чем объяснить, почему этого делать не стоит. И потом, я, наконец, смогу отмыться в душе. Плескания у колонки в огороде мне порядком надоели. Опять зазвонил мобильный, исполняя знаменитую бетховенскую тему судьбы, которая стучится в дверь. Дед снова заплясал камаринскую, колотя себя по бокам. Телефон он отыскал в нагрудном кармане.

— Але! Есть контакт! Ага! Жду! Приезжай! — коротко поговорил Сазон. Кто-то знал способ, как с ним разговаривать.

— Друган звонил. Бизнес у нас, — объяснил он, улыбаясь. — Счас!

Сазон уселся на кровать, достал откуда-то снизу бумагу, махорку, и на коленке стал старательно сворачивать самокрутку, тихонько матерясь, полагая, видимо, что я его не слышу. Потом он раскурил свою зловонную папиросу, громко и нравоучительно сообщив мне, что шестьдесят лет курит только самосад и будет курить еще шестьдесят, даже если станет миллионером. Я сильно позавидовала его оптимизму.

— Слушай, он же вернется, да? — прокричал Сазон. — Отсидится там, в Сибири у медведей, тут все забудется, мхом порастет. И он вернется. Я ему письмишко накатаю, ты передашь. У меня есть сюрприз для него! Зашибись просто, какой сюрприз! Давай спать! — он подскочил, умчался в другую комнату, и почти сразу оттуда раздался раскатистый храп. Храпел он так же, как и разговаривал: от его рулад звенели оконные стекла, и дребезжала посуда на кухне.

Я отмыла сковородку, а потом порылась в шкафу, отыскивая чистое полотенце. Там тоже был строевой порядочек. Из аккуратной стопочки я вытянула огромное вафельное полотенце и пошла в ванную. В этом доме не пахло старостью и одиночеством, тут пахло махоркой, коньяком и…деньгами.

Мылась я долго. Мне казалось, что запах частного сектора навсегда въелся в меня, и я терлась и терлась старой мочалкой, пытаясь отмыть «ароматы» старого отсыревшего дома, чесночных гирлянд, и строптивой козы Таньки. Я вспомнила, как показательно долго плескался у меня под душем Глеб, фальшиво и громко горланя на английском «Мустафа Ибрагим». А еще уверял, что ненавидит гомиков. Мне очень захотелось тогда узнать, что будет делать громадный, сильный мужик, очутившись в чужом доме с голым задом. Оказывается, мыться в душе и орать песни на английском. На его месте я бы прикинулась больной и провалялась в чужой постели дня три, требуя доктора, еды и лекарств. Лучший способ отомстить за припрятанные штаны.

Из ванной я вывалилась голая, перевесив одежду через руку, потому что Сазон по-прежнему громко храпел. Но в полумраке коридора стоял… дед, и смотрел на меня во все глаза. У деда оказалась роскошная седая шевелюра, и ясный, вдохновенный взгляд. Я с облегчением поняла, что это не Сазон, прижала к груди одежду и собралась шмыгнуть в комнату, но новый дедок преградил мне путь тщедушным телом. Он беззвучно открывал-закрывал рот, и я решила, что на этот раз дед попался немой.

— Вы немой?

— Я поэт, — отозвался голубоглазый старец, восхищенно глядя на меня. — Я вас воспою.

— Не надо, — попросила я.

— Нет, воспою, — уперся он.

— Может, завтра? — снова попросила я, обрадовавшись, что он прекрасно слышит, и вовсе не немой.

— Душа просит, — пожаловался старец, не желая пропускать меня в комнату.

Почему-то ни Сазон, ни Бизя, не предупредили меня, что в квартире может находиться поэт. Я не люблю поэтов, я их боюсь. Я сама пишу, и знаю, как нестерпимо хочется иногда поделиться с миром творчеством, даже если миру этого совсем не нужно. Лучше бы он оказался маньяком-насильником, я бы справилась. Лучше бы я не выспалась от чужого храпа, чем от чужих стихов!