Книга Тигровая шкура, или Пробуждение Грязнова - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот гринписовский эколог озвучил практически то, о чем все это время думал и он сам, Грязнов, и на чем была выстроена формула обвинения, выдвинутая следователем прокуратуры, и Вячеслав Иванович не мог не насторожиться.
«Исключено!» — убежденно произнес Шаманин.
«Но почему?»
«Да потому, что я Безносова знаю с детства, и он за каждую зверюгу в тайге глотку готов вырвать».
«Это не довод и тем более не алиби», — резонно заметил Кричевский.
«Ну-у, положим, это у вас, в Москве, вера в человека — не довод, а у нас, слава богу, это тоже в расчет идет. И когда надо будет сказать…»
«Ты что, обиделся?» — удивился Кричевский.
«Ну, зачем же обижаться-то? Как говорится, со своим уставом в чужой монастырь не попрешь».
«Ладно уж тебе… извини».
Впервые за всю эту часть разговора послышалось характерное бульканье, все тот же негромкий стук донышка бутылки о стол и нарочито ворчливый голос Шаманина:
«Ты шарманку-то свою не забудь вырубить. Сам же говорил, кассета на исходе».
Несколько ошеломленный услышанным, Грязнов послушно, словно эти слова парашютиста были обращены к нему, выключил диктофон.
— Лихо!
В его голове, подобно программам при настройке телевизора, один за другим включались, казалось бы, давно атрофированные участки мозга, некогда отвечавшие за его профессиональные навыки, и уже полностью заработавший мозг тут же выдал несколько версий покушения на Шаманина и Кричевского, завязанных на той самой пуле от охотничьего карабина, которую, по признанию Безносова, он отдал своему соседу Виктору Тюркину. Да вот только так ли все это было на самом деле?
Тюркина с Евтеевым уже не допросить, да и на гибель этих двух мужиков можно смотреть с разных точек зрения.
Стараясь успокоиться и хоть немного собраться с мыслями, Вячеслав Иванович отпил глоток настоянного чая, невольно передернул плечами и, поднявшись с кресла, прошел к резной работы буфету, в котором держал бутылку вполне приличного армянского коньяка. Подлил в стакан с чаем несколько капель дурманяще пахнущей жидкости и снова опустился в кресло. Сел и углубился в «раскадровку» той информации, которую только что получил благодаря диктофонной записи Кричевского.
Все это требовало более серьезной обкатки, не говоря уж о дополнительной информации, на которую можно было бы опереться при разработке возникших версий, и Грязнов непроизвольно потянулся рукой к телефонной трубке. Однако прежде чем набрать номер домашнего телефона Мотченко, покосился на часы. Стрелки показывали хоть и позднее время, но все-таки на грани приличного, и он, предварительно откашлявшись, снял трубку.
— Извини, Гаврилыч, не спишь?
— Уснешь тут с вами, москвичами, — видимо, специально для всеслышащих ушей жены сказал Мотченко. — Вы и на том свете достанете.
— Это уж точно, — согласился Грязнов и перешел на более серьезный тон: — Может, уделишь пару минут? Жена не будет ругаться?
— Привыкла, — буркнул Мотченко и, видимо для пущей значимости, слегка повысил голос: — Так что у вас, товарищ генерал?
— Сам понимаешь, по пустякам звонить бы не стал, однако здесь такое дело… — и он вкратце пересказал последнюю запись на диктофоне, которую буквально за час до того, как он пошел провожать Шаманина, сделал Кричевский.
Закончив пересказ и не вдаваясь в собственные выводы по этому поводу, спросил без особого нажима в голосе:
— Ну и? Что думаешь?..
Ошарашенный услышанным, Мотченко молчал, и его, в общем-то, можно было понять. Впрочем, молчание затягивалось и Грязнов вынужден был прийти своему коллеге на помощь:
— Если не против того, чтобы выделить мне еще пару минут и выслушать мое личное мнение…
— Господи, какие, к черту, «пары минут», говорит!
— Я бы воздержался сейчас от того, чтобы тренькать об этой записи в прокуратуре, и попытался бы прояснить кое-что относительно Безносова и Виктора Тюркина.
— А Тюркин-то здесь при чем? — поначалу даже не «врубился» Мотченко, видимо полностью зациклившийся на упоминании про «Макарыча». — Его же уже похоронили давно. И, насколько мне известно, никаких претензий к. нему со стороны следствия…
— Даже не сомневаюсь, что у вашей прокуратуры и у следователя к нему никаких претензий нет, — начиная злиться, прервал Мотченко Грязнов. — Но лично мне хотелось бы знать, работал ли Тюркин на вашего Макарыча?
Осознавая в душе, что излишне повышенный тон и давление на Мотченко ни к чему хорошему не приведут, он оборвал себя и, отхлебнув дурманящего чая, уже более спокойно произнес:
— Короче так, Афанасий Гаврилыч. Если ты меня хоть немного ценишь, как сыщика…
— Господи, да о чем ты говоришь! — возмутился Мотченко. — Но здесь настолько все неожиданно и-и-и…
Он замолчал было, видимо, подыскивая наиболее нейтральное определение, как вдруг выпалил обрадованно:
— Слушай, Вячеслав Иваныч, а может, я к тебе сейчас подойду? Через пять минут у тебя буду. А? Ведь не по телефону же о таких вещах говорить?
— Принято, — согласился с ним Грязнов. — Только учти, у меня всего лишь граммов двести коньяка осталось, а буфет уже закрыт.
— Ну, об этом, положим, можешь не волноваться. Я и закуску с собой прихвачу…
Иной раз даже вечерами в постели, когда и не спалось, и не читалось, да и телевизор с его галиматьей на экране не очень-то хотелось смотреть, Грязнов начинал философствовать, размышляя о том, что же такое на самом деле память. Что же это за субстанция такая, которая возвращает тебя в давно забытое прошлое, и не просто возвращает мысленно, что еще можно было бы понять, но и возвращает человеку те навыки, которые, казалось бы, уже потеряны навсегда. Вячеслав Иванович давно не ощущал себя ни генералом милиции, ни зубром уголовного розыска, которого знал и побаивался авторитетный мир криминальной России, и уже не сомневался в том, что ему ни-ко-гда не восстановить те профессиональные навыки сыщика, которые он приобрел за годы работы в уголовном розыске. И уж тем более никогда не выдвинуть вполне реальные, обоснованные рабочие версии, от которых можно было бы плясать, как от той самой знаменитой печки.
А вот поди же ты, что делает, родимая! Стоило ему окунуться в реальное уголовное дело, — и все то, что, казалось бы, уже напрочь забыто и потеря но, не просто всколыхнулось в нем, но даже получило какой-то совершенно новый в качественном отношении импульс, и он теперь знал, точнее говоря, догадывался на каком-то подсознательном уровне, где и в каком направлении надо рыть дальше, чтобы выйти на след истинного преступника.
Впрочем, след уже был взят. Дело оставалось за малым.
Испросив у Мотченко разрешения еще разок, причем с глазу на глаз, потолковать с Сохатым, Вячеслав Иванович уже в восемь утра был в отделении милиции, и как только в оккупированный им кабинет «хозяина» ввели Губченкова, кивком отпустил милиционера и, обращаясь непосредственно к задержанному, произнес негромко: