Книга Специалист по нежити - Кирилл Григорьев

Я только что получил контракт.

Я добился превращения нашего отдела паранормальных явлений в независимую лабораторию.

И ребята поволокли меня на охоту.

Тайга, господи.

Сказочная страна, страшная и любимая.

Огромные ели, уходящие в бездонное небо.

И ночная охота, когда сидишь, выпив уже полбутылки, с Калашниковым и ждешь, когда же оно, когда…

Откуда он взялся, этот волк, я так и не понял.

Он появился сзади, как привидение, беззвучно и легко.

Я только почувствовал его дыхание и взгляд. Тяжелый, почти человеческий.

Я не успел выстрелить.

Я успел лишь обернуться и закричать.

Как же было больно, господи…

Я пришел в себя только в машине, уже перевязанный бинтом из аптечки. Вокруг столпились озабоченные ребята.

— Буду жить, — сказал я тогда и заметил, как водитель, Костя, нервно поддергивая правым глазом, быстро перекрестился.

На следующий день он и рассказал мне, что когда меня нашли, я лежал в обнимку с мертвым полуволком, получеловеком, по самую рукоятку погрузив ему в сердце серебряный, подаренный другом с флота кинжал.

— Чего тут у нас не бывает, — говорил Костя, подбрасывая в огонь сучья. — Разные вещи происходят.

— Страшные?

— Разные… Ты спать ложись, а то вставать рано…

А потом первое превращение… Боже… Когда я чуть не убил свою девушку, побежавшую за мной в кусты, чтобы узнать, что со мной внезапно случилось на первом романтическом свидании.

Или как я жил два месяца в собственной лаборатории, заставляя наших разработать антидот. Два раза я чуть не умер от тестовых препаратов. Но теперь… Теперь… Кем же ты был, оборотень, меня породивший?

Как же теперь? Майя! Снова быть одному?

2

За окнами машины торопливо проносилась Москва. Середина лета, подумал Петровский. Как быстро бежит время. Только что, вроде, сидели с Виком в детсаду и смолили папиросы, а теперь уже 21-ый век на дворе. Помнится, тогда, в детстве, даже такой разговор состоялся. Нас было четверо, все мы: я, Громов, Вик и Васька Дубинин. Масла в огонь, как обычно, подлил Дубинин. Был он из нас самый… мечтательный, что ли?…

— Ребята, а что вы хотите в жизни? — спросил он. — Все, каждый. Чего хотите достичь?

— Я буду очень большим человеком, — сказал Громов. — Самым-самым…

— Потому, что, фамилия такая? — подначил Вик. — Громобой…

Они рассмеялись над надувшимся Валькой, а потом Дубинин упрямо повторил:

— Так чего же? А, Вик?

— У меня будет всегда жратвы — во, — провел тот по горлу. — И я еще, наверное, изобрету супербомбу.

Тогда, помниться, мы все как раз освоили «Властелина Мира» Беляева и, под руководством Вика принялись разрабатывать вакуумную бомбу. Описания и чертежи, приведенные в книге Александром Беляевым, дополнялись и перерабатывались чуть ли не каждый день, а закончилось все пятерками по физике и взрывом химического кабинета. Но это все было уже много, много позже.

— Ну а ты, Валь? — поинтересовался тогда я.

— Стану писателем, — серьезно ответил Дубинин. — Буду сидеть в большом кабинете (такой был у Валькиного отца), ходить в махровом халате с трубкой и бородой и буду писать, писать, писать…

— О чем, Валя?

— О нас с вами, — ответил он серьезно. — О любви. О дружбе…

— Ладно, Кашевар, — махнул рукой Витька. — Хватит трындеть.

Кашеваром Вальку прозвали классе в седьмом, когда он вызвался, оттеснив от кастрюли девчонок, сварить в походе кашу. Голодными оказались все шесть человек, и только смекалка Вика, раздобывшего картошки на колхозном поле, помогла вернуться домой целыми и невредимыми. Как тогда мы ели эту картошку! Почти сырую, черную… И это была, наверное, самая прекрасная картошка на свете… Потом, после злополучного похода, мы заставили Вальку вслух три раза прочитать «Мишкину кашу», однако, варить, по-моему, он так и не научился, а прозвище осталось.

— Остался ты, Тара, — сказал Валька. — Что задумал ты?

И я тогда сказал простую, обыкновенную вещь.

Банальную, наверно, с точки зрения прожитых лет.

Я сказал:

— Хочу дожить до 2001-го года.

Конечно, все начали смеяться, а потом, когда Димка, наш друг и приятель, глупо, чертовски обидно погиб, Валька подошел ко мне и сказал:

— Ты знаешь, я, наверное, хочу дожить тоже…

И вот он.

Дожил.

Даже пережил уже.

Каждый добился чего-то, но, наверное, не все — что хотели.

Громов — стал воротилой, Вик машины гоняет на продажу, а Валька… Как же ты поживаешь, Кашевар? Где тебя черти носят? Дожил ли ты?

— Приехали, Тарас Васильевич, — сказал через плечо Рома, водитель.

Машина потихоньку въезжала в знакомый двор.

Детство… Юность… Все — здесь…

Мама, отец… Дома…

Майя, сидевшая рядом, осторожно взяла его за руку.

— Чему улыбаешься?

— Да так, — ответил Петровский, застигнутый врасплох, — детство вспомнил.

И ощутил на губах вкус той пригоревшей, пропитанной костром и юностью, самой прекрасной в мире картошки.

— Знаешь, Майя, — собравшись с духом, произнес он. — У нас охрана будет около дома какое-то время…

— Знаю, — легко кивнула она. — Мне уже Антон сказал.

— И ты?

— А что я? Согласилась, конечно.

Агамемнон Рождественский

1

Матвей Мохов что-то подчеркнул в новом листе.

— Все, — сказал он, откладывая его в сторону, к остальным. — Свободны.

Агамемнону, пребывающему в состоянии, тоже уже близком к коме, показалось, что он ослышался.

— Чего? — пробормотал он.

— Свободны, — объявил Матвей. — Собирайте свои манатки и валите отсюда.

Агамемнон распихал сонного Гришу.

— Нас отпустили, — сообщил он.

Палий посмотрел на него пустыми глазами.

— Золото проклятое, — напомнил он.

— Я помню, — согласился Агамемнон. — Поднимайся, пошли.

С Гришей в дверях он остановился и посмотрел на Мохова.

— Мы будем жаловаться, — сказал он.

— Куда? — осведомился Матвей.

— В суд.

— Давай-ка я рассею твой энтузиазм, — усмехнулся Мохов. — Участковый поселка, где мы вас взяли, так же горит желанием пообщаться с вами обоими. Статью за вандализм и осквернение памятников никто не отменял, уважаемый. А это, — Матвей кивнул на стопку листов в углу стола, — практически готовое дело. Понял?