Книга До того как - Анна Тодд

– Эй! – ору в бездну окутанного тьмой двора. В ответ – только стрекот сверчков. У всех соседей веранды и крылечки освещены, перед каждым домом – внедорожник, на бамперах – корпоративные стикеры нашего универа. На этой улице живут сплошь зажравшиеся умники, наши преподы. Я для фасону, чтобы показаться соседям опаснее, надел серую пидорку.

Дверь открывает Лэндон.

– Хардин? – сонно произносит он.

– Нет, – говорю, протискиваюсь в прихожую и иду в кухню. Взгляд задерживается на диване в цветочек. Фу, аж блевать тянет. – Это его двойник, который, кстати, считает тебя еще бо́льшим говнюком.

Зарываюсь в шкафчик и принимаюсь искать. Спермодонор – так я называю Кена, – когда ушел в завязку, повыбрасывал запасы алкоголя, но бутылочку дорого скотча приберег, я уверен. Как напоминание, или искушение, или даже как сокровище, которое втайне лелеет. Он упоминал ее при мне; говорил с любовью, даже с большим чувством, чем о родном сыне. Кен ее постоянно перепрятывает; хранит то ли как знак воздержания, то ли скрывает от самого себя. Короче, бутылка теперь моя.

– Их нет дома, – объясняет Лэндон то, что я и так знаю. – Мама и Кен уехали на выходные.

Разговаривать с будущим сводным братом не хочется. От мысли, что мы породнимся, тошнит. Семья не для меня; за мной не приглядывают братья-сестры, и я не забочусь о них. Предпочитаю сам собой заниматься.

Перемещаюсь в спальню Кена и Карен. Она такая огромная, что в ней уместилось бы сразу четыре огромные кровати о четырех столбиках вроде той, что стоит в середине. Комод, прикроватные столики и сама кровать – все выполнено из темного вишневого дерева, как и стол в кабинете у Кена.

Вот ведь маньяки…

Комната просто ужасна и выглядит дерьмово. Надеюсь, Кен с Карен в ней счастливы и радуются безмятежной жизни в окружении одинаковой мебели. Открываю дверцу шкафа и, дернув за шнурок, зажигаю в нем свет. Пошарив рукой по полкам, натыкаюсь среди пыли и картона на стекло. Джекпот!

Бережно достаю бутылку, покрытую тонким слоем пыли. Давненько Кен ее припрятал. Откручиваю крышку. Ах, какой сладостный звук…

Скотч обжигает язык, щиплет ранку внутри на щеке, плавно скользит вниз по пищеводу. Кен Скотт всегда любил скотч, он истинный ценитель этого напитка. Вкус просто невероятный – мягкий и в то же время насыщенный. Лично я считаю, что скотч слегка переоценивают, и был разочарован, узнав, что это тот же виски, только шотландский. Выпендреж, в общем. И все же вкус мне нравится – вот одна из немногих черт, доставшихся мне от папани.

Приговорив полбутылки, чувствую, как кружится голова. Допить, что ли? Почему нет? Папаня этого скотча не заслужил, он ведь даже больше не пьет. Порвав с зеленым змеем, он утратил и право на владение столь изысканным угощением.

К тому же у Кена и так полно драгоценностей, идеальных вещиц. Например, пасынок, который решил, что может удержать меня от выполнения миссии: заставить папаню чувствовать себя столь же паршиво, как и я сейчас. У него идеальная невеста, которая умеет под завязку набить кладовую и желудок Кена. Ей-то не приходится вкалывать по восемь часов на работе, прибегать домой и лететь уже на другую работу, а потом раскладывать счета на колченогом столе и думать, на оплату какого из них в этом месяце не хватит денег. Когда я беседую с Кеном, он рассуждает так, будто в Хэмпстеде нам жилось неплохо, и часть вины за это я возлагаю на мать – гордости у нее было больше, чем мозгов.

В доме чистенько и даже на холодильнике ни следа. Облизав пальцы, я провожу ими по дверце из нержавеющей стали.

Лэндон стоит у меня за спиной.

– Ты что, все высосал? – спрашивает он, во все глаза глядя на бутылку у меня в руке.

– Нет, половина осталась. Хочешь?

Вскинув руки, он пятится в столовую. Иду за ним.

– Нет.

Идеальный сыночек не пьет. Как мило.

– Я думал, ты завязал, – говорит он, и я оборачиваюсь. Чтобы не упасть, хватаюсь за большой шкаф, набитый дорогой сверкающей посудой. Да хрена ли он знает о моей привычке?

Впиваюсь ногтями в дерево.

– С чего это ты вспомнил?

До Лэндона доходит, что в присутствии бедного ущербного ребенка говорить о таком не стоило, и глаза у него округляются.

– Я просто…

– Хватит. – Вскидываю руку с бутылкой, и Лэндон пятится дальше, в гостиную. Нет, он не заткнется. Он будет гнать и гнать, ведь у меня над ним контроля нет; я вообще ситуацию не контролирую. Мой козел-папаня женится, я пьян и зол, а этот засранец не умеет держать себя в руках.

Хватаюсь за угол серванта.

– Твой отец говорил… – Он и впрямь не знает, когда заткнуться.

Теперь моя очередь не сдерживаться: не успевает Лэндон закончить, как я опрокидываю сервант. Заодно роняю бутылку. Лэндон что-то орет, но я не слышу его – грохот оглушительный.

– Уходи! Сейчас же! – кричит Лэндон, а я нагибаюсь поднять из кучи осколков бутылку. Порезавшись о бело-голубой фарфор, облизываю палец и одновременно оглядываю скотч: на месте ли пробка.

– Тессу эта выходка явно впечатлит! – кричит мне вслед Лэндон, когда я выхожу через черный ход.

Тесса? Хочется спросить: она-то здесь каким боком? Но я не доставлю ему такого удовольствия. Думает, что, упомянув ее имя, сумеет меня образумить. Хрен ему! Со спокойным видом выхожу во дворик.

Погода спокойная. Лето закончилось, скоро ночи станут холоднее, а потом и морознее. Когда в следующий раз станет так же хреново, двину в теплые края.

– Тессу эта выходка явно впечатлит! – передразниваю я Лэндона. – Тесса, Тесса, Тесса! – кричу я во тьму.

Даже дворик здесь идеален. Он величиной чуть не с футбольное поле, обрамлен высокими деревьями, дающими тень и днем, и ночью.

* * *

Голова кружится, тишина давит. Делаю еще глоток из горла.

Проходит несколько секунд, и раздается скрип двери-москитки. Вскакиваю на ноги. Пришла Тесса – она приближается, не сводя с меня взора ясных глаз. С каждым ее шагом бутылка у меня в руке тяжелеет.

Волосы Тессы сияют в отраженном свете ламп. Сама она, хоть и хмурится, как будто тоже излучает свет.

Она правда здесь? Похоже на то… если только в вискаре не было галлюциногенов.

– Ты как здесь оказалась? – спрашиваю. Она оборачивается к Лэндону… вот подонок.

– Лэндон, он… – начинает Тесса.

– Ты что, мразь, позвонил ей?

Лэндон меня будто не слышит. Уходит и прикрывает за собой дверь.

– Оставь его, Хардин, – тычет в меня пальцем Тесса. – Он за тебя переживает.

У моего идеального братца идеальная защитница.

Обычно Тесса говорит тихо, но только если спокойна, не злится. Глаза у нее красивые, слишком идеальные для такого мягкого лица. Не могу на нее долго смотреть – голова начинает раскалываться. Надо бы понять, о чем она думает, но денек и без того выдался напряженный. Жестом приглашаю присесть напротив за столик.